Адель Эшуорт - Зимний сад

– Это неправда, – хрипло проговорил Томас, тщетно пытаясь унять начинавшую охватывать его панику, чувствуя, что стены смыкаются вокруг него. – Это все неправда! Никто над тобой никогда не потешался! Никто тебя не презирал! Все восхищались твоими деловыми качествами.

Обхватив себя обеими руками, Мадлен с болью воскликнула:

– О Господи, неужели ты не понимаешь? Ты унижал меня и не только сейчас, но и перед моими начальниками, моими коллегами! Неужели ты не понимаешь, что работа, которую я выполняла все эти годы, стоила мне немалых трудов! Я все время считала, что она имеет огромное значение, а теперь ты говоришь мне, что она ничего не стоит. Ты всю мою работу свел на нет! Ты играл моей жизнью, Томас! Оказывается, я ничто и никто!

Потрясенный, он уставился на нее, ослепленный ее болью.

– Я дал тебе жизнь, Мадлен. Если бы не я, у тебя бы не было работы, дававшей тебе средства к существованию.

– Ах ты самодовольный ублюдок! – воскликнула Мадлен и, бросившись к Томасу, влепила ему увесистую пощечину, после чего замолотила кулаками по его груди, плача навзрыд. Томас впервые видел, чтобы Мадлен потеряла самообладание. На секунду он опешил, но потом, опомнившись, схватил ее за руки. Мадлен вырывалась изо всех сил, однако он ее не отпускал.

Он понимал, что заслужил ее враждебность, эти ее бурные рыдания, повергнувшие его мечты в прах.

Наконец Мадлен успокоилась. Обняв ее обеими руками, Томас прислушивался к ее прерывистому дыханию, вдыхал исходящий от нее запах свежести, чувствуя, как стучит ее сердце в груди, рядом с его сердцем.

– В течение последних шести лет моя жизнь была сплошной ложью, Томас, – прошептала она, уткнувшись лицом ему в грудь, – и я никогда не прощу тебя за то, что ты сделал. У меня теперь нет ничего, ты это понимаешь? Моя работа – не моя, а твоя. И добилась я ее не своим умом. Ты мне ее дал. Я презираю тебя! Слышишь, презираю!

На глаза у Томаса вновь навернулись слезы. Рыдание вырвалось из груди.

– Я любил тебя шесть лет, Мадлен, целых шесть лет, – страстно прошептал он, касаясь губами ее лба. – И наконец-то у меня появилась возможность сказать тебе открыто о своей любви. Прошу тебя... о Господи, прошу тебя, поверь, что все те чувства, которые я испытывал к тебе, искренние. Я никогда не хотел причинять тебе боли! Я лишь хотел, чтобы ты была счастлива.

Мадлен замерла, потом стала осторожно высвобождаться из его объятий. Томас ее не удерживал.

– Сегодня я навсегда уезжаю из Англии, Томас. Думаю, мы больше никогда с тобой не увидимся, – холодно проговорила она. Мадлен стояла, выпрямив спину, суровая и непреклонная, повернувшись с искаженным лицом к окну, однако уже вполне овладевшая собой. – Поскольку вы проявляете такой интерес к моей жизни, сэр, позвольте заверить вас, что со мной все будет в полном порядке. Больше не стоит обо мне беспокоиться. – Даже не взглянув на Томаса, она прошла мимо него. – Прошу прощения, мне пора собираться. Желаю вам всего хорошего, лорд Истли. И благодарю за все то, что вы для меня сделали.

И направилась к двери. Томас молча смотрел ей вслед. Вот она вышла из комнаты, и тихо застучали по деревянному полу ее каблуки. Потом громко хлопнула дверь ее комнаты, и этот звук болью отозвался в груди Томаса.

Он не мог заставить себя пойти за ней, не было сил. Что это даст? Спорить бесполезно. Она будет с ним лишь холодно вежлива, и только.

Как жестока и несправедлива жизнь, подумал Томас и, закрыв лицо руками, заплакал.

Мадлен сидела в одиночестве на чугунной кованой скамье, стоявшей у большого круглого пруда для уток, расположенного в центре парка неподалеку от порта. Наконец-то наступила весна. Ветки растущих вокруг оливковых деревьев заслоняли солнце, распустились скромные нарциссы и полевые цветы, пышно цвели розы. На зеленых лужайках, вдалеке от шумных дорог, играли дети – одни спокойно копались в песке, другие бегали, скакали, галдели, в общем, наслаждались жизнью. Птицы на ветвях деревьев распевали веселые песенки. Замечательное время, время пробуждения природы, трепетного ожидания, свершившихся надежд, всеобщего обновления. Мирное, спокойное время. Однако в душе Мадлен по-прежнему царствовала поселившаяся там еще зимой тревога.

Сбросив с ног туфли, она уселась на скамью с ногами и, тщательно подоткнув под себя юбку, уткнувшись в колени подбородком, смотрела невидящими глазами на сверкающую голубую гладь пруда и плещущихся у берега уток.

Как ни любила Мадлен Марсель, этот залитый солнцем город, в котором всегда тепло, она скучала по Англии. Скучала по затянутым морозными узорами окнам старых английских домов, по дымящим трубам, по спокойному озеру Уинтер-Гарден, по деревенским жителям, по коттеджу, в котором она по-настоящему потеряла невинность, и это по прошествии двадцати девяти лет жизни. Но больше всего она скучала по Томасу.

Какая все-таки странная, нелепая и смешная штука – жизнь, думала Мадлен. Она должна была бы ненавидеть Томаса за то, что он с ней сделал, однако никакой ненависти не чувствовала, лишь злость за то, что молчал все эти годы, а когда наконец надумал высказаться, решил, что она будет ему благодарна. Неужели он рассчитывал, что она скажет ему спасибо за необыкновенную заботу и щедрость, за то, что предоставил ей работу, выполнив которую, она так собой гордилась? Потрясающая наивность, в то же время не лишенная очарования.

У Мадлен было время поразмыслить обо всем этом. Прошло уже целых два месяца с той ужасной ночи, когда она уехала от Томаса, и она примирилась с тем, что произошло, и даже в какой-то степени поняла его точку зрения.

Никакой враждебности к Томасу она больше не испытывала, скорее всего потому, что, тщательно все обдумав в течение этих долгих недель, пришла к выводу: в ту январскую ночь Томас говорил совершенно искренне. То, что он сделал шесть лет назад, он сделал ради нее, Мадлен, чтобы у нее была лучшая жизнь, чтобы она обрела счастье. Уже одно это многое для нее значило, поскольку никому и никогда, даже родителям, не было никакого дела до ее счастья и благополучия.

Кроме того, Мадлен понимала, что была не права, посчитав ту работу, которую проделывала на протяжении шести лет, никому не нужной и бесполезной. Если бы она не оправдала ожиданий Томаса, все эти годы ей пришлось бы довольствоваться простейшими заданиями. Но она оправдала. Ее работа была очень рискованной, Мадлен выполняла сложнейшие и наисекретнейшие задания. Фактически самым легким заданием из всех, полученных ею на протяжении многих лет, было задание, которое ей надлежало выполнить вместе с Томасом.

Мадлен улыбнулась про себя, вспоминая. Томас, этот самонадеянный, красивый, умный, в общем, самый замечательный мужчина, конечно, вскружил ей голову своими страстными ласками, однако не настолько, чтобы она забыла о деле. О деле, которое они с Томасом провернули вполне успешно, разработав схему, позволившую арестовать Ротбери немедленно. Или по крайней мере в течение первых нескольких недель. По правде говоря, Мадлен понимала, что для выполнения этого задания ее присутствие было не так уж необходимо. Томас вполне справился бы сам, прикрываясь легендой, в которой не усомнился ни один житель Уинтер-Гарден. Он мог закончить это дело еще до того, как она приехала.