Мариам Тиграни - Роза Ветров

– Вы слышали обо мне? – ничуть не смутился Гена и откинулся на спинку стула, не выпуская из рук кувшина. Так он казался себе солиднее и, конечно, бесстрашнее. Чего ему бояться?..

– Сын критского священника, – со вздохом заключил Паша, постучал пальцами в перстнях по столу и, шепнув что-то своим агам, из-за чего те громко рассмеялись – несмотря на шум и разговоры вокруг, их было прекрасно слышно, – продолжал: – Не думал, что вас настолько интересует судьба армянского народа.

Секунды потекли медленнее и от того невыносимее. Аги, сидевшие за спиной у хозяина, неприятно хохотнули, а один из них даже выпустил изо рта клубок кальянного дыма. Уголки губ у грека дрогнули, а грудь напряглась под тонкой тканью рубахи, словно он из последних сил сдерживал ругательства.

– Прошу не приплетать сюда больше армян, – серьёзным тоном вещал Вачаган. – Не думаю, что нам нужны ссоры.

– При всём уважении к делу ваших отцов, Вачаган Багратович, но ваш друг, пожалуй, печётся о них не больше приличествующего.

– Не вижу разницы между греками и армянами, когда мы говорим об османских зверствах на их землях, – всё-таки вспылил Геннадиос и поднялся на ноги. Желваки вздулись на скулах, а кровь ударила юноше в голову. – Если бы вы только знали, как мой отец…

– Религиозный фанатик, – строго, но спокойно проговорил Фазлы-Кенан и невозмутимо посмотрел оппоненту прямо в глаза. Левой рукой он опёрся на стол и принял такое положение, что смотрел на грека сверху вниз холодным выражением чёрных глаз. Небрежность, что сквозила в его манерах, привела Спанидаса в бешенство.

– Что вы сейчас сказали?..

– Уверен, что вы всё слышали, кириос Спанидас. Вы хотите, чтобы я восхищался тем, кто оказался настолько слаб, чтобы принять поражение, что лишил и себя, и с десяток людей жизни? Вместо того, чтобы принять мягкие условия взаимного сосуществования под единым флагом…

– Взаимное сосуществование?.. Изнасилования, поджоги, отрезанные языки?! Это и есть ваши мягкие условия?.. – На этих словах Геннадиос пнул ногой несколько деревянных стульев, и те с грохотом опрокинулись, наделав шуму. Музыканты перестали бренчать на сазе и зурне, а немногочисленные женщины в пёстрых нарядах ахнули и забились каждая в свой угол. Толпа разошлась по разные стороны, и на миг в мейхане наступила такая тишина, как будто люди в нём не дышали и вовсе. Мехмед устало прикрыл веки и переглянулся с ошарашенным Димой. Почему они не предвидели всего этого раньше?..

– Вы, кириос, – нарочито улыбнулся Паша, всё-таки встал со своего места и, поправив пряжку на поясе, медленно поравнялся с греком, – никак смеете осуждать политику падишаха?..

– Если его политика чинит зверства – безусловно.

– Геннадиос! – прикрикнул на друга Мехмед, но тот даже бровью не повёл. Румянцев сглотнул, впервые, пожалуй, осознав, как много значила истинная дипломатия. Как бы он хотел сейчас уладить все конфликты так же легко, как это удавалось его отцу!

– В войне не бывает правой стороны, и как жаль, что ни вы, ни ваш отец этого не понимаете. Думаете, если бы ваши распрекрасные греки оказались на нашем месте, то они бы…

– Они бы ни за что не решились на эти бесчинства!.. Мы – христиане – не способны на такое.

– Да что вы говорите?

– Но если нас разозлить, то мы, будьте уверены, дадим отпор. Так что пусть османы опасаются! Когда-нибудь придёт и их черёд плакать и страдать, и уж тогда мы отыграемся!..

– Вы мне угрожаете, кириос Спанидас? – хитро усмехаясь, вопрошал Паша, и по ряду слушающих прошёлся лёгкий шёпот. Геннадиос впервые с начала спора разжал кулаки, а вздувшаяся от злости вена на лбу разгладилась и исчезла. Фазлы-Кенан обнажил белые хищные зубы. Глупый юнец!..

– Уведите его, – раздражённо бросил Диме и Вачагану Мехмед, обходя стороной опрокинутые стулья. – Уведите, пока я сам не надавал ему оплеух.

Проходя мимо грека, турок ощутимо задел его локтем в бок и вложил в этот пинок всё возмущение, какое только мог передать. Геннадиос, как будто очнувшийся ото сна, выглядел потерянным, и Мехмед вдруг осознал, что как истинный лидер снова возьмёт на себя ответственность за оплошность друга. Что ж, не впервой!..

– Молись, чтобы я смог тебя спасти, иначе скоро ты поздороваешься с виселицей, – в последний момент шепнул он Гене, отведя его в сторону. Насух аби как раз попросил музыкантов возобновить игру, а одна из девиц даже закрутилась волчком вокруг его дяди.

– Он провоцировал меня, Мехмед! – не остался в долгу виновник, и молодой лейтенант еле сдержался, чтобы не дать ему тумака. – Никто не смеет так говорить о моем отце!

– Если тебя повесят, твоя мать этого не переживёт, понимаешь? А дядя и сестра? – зашипел он сквозь зубы и с наслаждением наблюдал за тем, как раскаяние наконец озарило лицо грека. – Мало они мучились с тобой, а? Если бы сюда сейчас явились субаши 33 33 . Субаши (турк.) – полицейские чиновники , ты бы уже был за решёткой. Какой же ты дурак, Геннадиос!..

Потеряв всякое терпение, турок грубым движением оттащил грека за шкирку вглубь помещения, где его уже перехватили армянин и русский. Дубовая дверь мейхане скрипнула, и трое приятелей исчезли за ней, увлекаемые лунным светом. Мехмед тяжело вздохнул и, натянув приветливую улыбку на лицо, весело окликнул дядю.

***

Геннадиос топтался с ноги на ногу у ступенчатого входа в мейхане, то и дело виновато косясь на его двери. От нервов он даже закурил бы табака!.. Спрятав руки в карманы широких костюмных брюк, Вачаган глубоко вдыхал свежий ночной воздух и пинал камешки, а те то и дело отлетали к прилавкам восточного базара, безмолвного и безжизненного в ночное время. Днём в таком соседстве они бы точно оглохли или ослепли бы от пёстрой палитры тканей и людей. Дима стоял чуть поодаль и, собрав руки на груди, строго молчал, хмуря брови. Никто не разговаривал, отчего обволакивающая темнота да стрекотание кузнечиков где-то в кустах ощущались лишь пронзительнее.

– Ругайте, кричите на меня, но только не молчите так!.. – наконец воскликнул директорский племянник и зажмурился под недовольным взглядом русского. – Я виноват, я знаю.

– Когда-нибудь ты накликаешь на всех нас беду, Геннадиос! – отозвался Дима по-гречески, потому что считал, что так звучал для критянина убедительнее. – Помяни моё слово!

– Что бы он ни сказал, я с ним согласен. – Армянин поддержал графа Румянцева, и Гена немного обиженно сощурился в его сторону.

– Ты-то чего молчал? – пожал плечами грек. – У тебя дяди армянские фидаины!.. Мог бы и поддержать меня.

– Ну вот опять начинается!.. – Его сиятельство сверкнул в их сторону глазами.

– Мы довольно пассивны по сравнению с вами, – со вздохом отвечал Вачаган и внимательно всмотрелся в звёздное небо. С каких это пор их расчётливый счетовод стал таким мечтателем? – Но это не значит, что мы смирились. Поверь, наше время тоже придёт…