Мариам Тиграни - Роза Ветров

Вачаган демонстративно откашлялся, напомнив о том, что каждый из них перешёл черту. Геннадиос говорил правду – молодой граф Румянцев действительно уезжал из Константинополя на три года, пока учился на словесном отделении императорского университета в Петербурге, но ведь он ни разу не давал ей повода усомниться в своей верности! Он вернулся, как только окончил университет, отказался от службы при императорском дворе, разругался из-за этого с отцом, а она!..

– Не знаю, что у вас тут произошло, но ещё одной ссоры я не вынесу, – недовольно пробормотал Мехмед, появившись за их спинами в потёмках. Друзья тотчас позабыли всё разногласия и накинулись на него с вопросами. Турок не стал обнадёживать друзей, но всё-таки заверил, что смог утихомирить бурю. Руки у него, правда, дрожали, а вид был такой, словно он только что сражался с тигром.

– Таким разозлённым я его никогда не видел, – тяжело вздохнул племянник. – Но я сделал всё, что в моих силах, чтобы он поверил в безобидность Гены.

– Это значит, что султан ещё может послать за мной субаши или даже твоего брата? – чересчур безрассудно пошутил грек.

По воцарившейся тишине Геннадиос понял, что эта перспектива вполне могла стать реальной, и вся жизнь пробежала у него перед глазами. Помимо матери, сестры и дяди он увидел перед собой ещё одно лицо, мысли о котором не покидали его весь остаток вечера.

– Полноте. – С усталым вздохом Мехмед тронулся с места. – Мы сделали всё, что могли. А теперь пойдёмте, пока почтенный кириос не втянул нас ещё во что-то.

После всех событий часовой давности общение никак не налаживалось, и несколько кварталов молодые люди прошли молча, даже не поднимая друг на друга глаза. Возле собора Святой Софии они, наконец, нарушили молчание и горячо обнялись. На этом месте они обычно прощались, и каждый расходился в свою сторону.

– Всё будет хорошо!.. Вот увидите, – отозвался Вачаган, бывший сегодня молчаливее обычного. – Где наша не пропадала.

– Мехмед?.. – вдруг позвал друга Дима, когда тот ответил на рукопожатие армянина. – Можно я провожу тебя?

Турок кивнул, должно быть, догадавшись о возможной причине такой любезности, но пока что не озвучил её вслух. В свою очередь Геннадиос вызвался пройтись до Гюльбекяновского особняка в армянском районе Стамбула Кумкапы, хоть путь до него был и неблизкий.

– Уверен? – донесло до них эхо голос армянина. – Я планировал взять омнибус…

Ответ Геннадиоса не дошёл до них, но Дима не очень-то вслушивался в этот разговор. Когда ночь скрыла друзей, они с Мехмедом сели в карету со старым кучером Мустафы-Паши, но никто не разговаривал. Каждый погрузился в свои мысли, и лишь тихий стук колёс по Галатскому мосту нарушал тишину. Позади остались базар, и две мечети, когда впереди наконец замерцали знакомые с детских лет окна. Где-то совсем рядом залаяли собаки, и друзья вышли из фаэтона. Дима погрузился в ностальгию – как часто он бывал тут в отрочестве? – и с интересом рассматривал восточный орнамент на входной двери, а Мехмед тем временем оглянулся на занавески на втором этаже. Шум и разговоры за ними не затихали.

– Дядя Фазлы правду сказал… Тётя Шебнем уже здесь.

Когда Мустафу-Пашу назначили бейлербеем Румелии с резиденцией в Эдирне, жена поехала за ним. Дом остался на плечах трёх сыновей, но, когда Нариман, женившись, за хорошую службу получил место кадия в одном из судов Кутахьи, а Ибрагиму богатый тесть – тот самый сераскер, которому он адъютанствовал, – подарил особняк прямо на берегах Босфора, старый отцовский дом перешёл в наследство младшему сыну. В нём он жил только с женой – за пять лет брака детей у них так и не родилось, – но иногда здесь гостили и старший брат с семьей, и любимые тётя с дядей. Так на одном из вечеров Дима и повстречал Амину, и…

У самого порога Мехмед вдруг развернулся к другу лицом и сказал:

– Послушай, с Аминой ничего не выйдет, – проговорил он твёрдо и размеренно, так что русский друг немного опешил от такого напора. – Тебе лучше не мечтать о ней. Амина не Ксения и не станет прятаться с тобой по углам…

– Прятаться со мной по углам?.. Не знал, что ты такого низкого обо мне мнения.

– Она мусульманка, Дмитрий Александрович, – невозмутимо продолжал ревнивый старший брат. – А ты православный христианин. Я знаю твою натуру романтика, но, поверь, под этой крышей она тебя не оправдает. Уж я-то знаю…

Пока Дима ловил ртом воздух как рыба, выброшенная на берег, Мехмед уже скрылся за порогом и даже не предложил ему войти. Его сиятельство несколько раз моргнул, чтобы отогнать навязчивые мысли, но, казалось, провёл за этим занятием целую вечность. Когда он, наконец, пришёл в себя и снова обратил свой взор на дом влиятельного когда-то Паши, свечи горели уже в двух окнах на первом этаже. Одна из комнат, должно быть, принадлежала молодым супругам.

– Аллах-Аллах, Мехмед!.. – Силуэт Фарах чётко вырисовывался в ночи благодаря свечам. Она отдёрнулась в сторону, как только муж вошёл в спальню и сделал попытку обнять её сзади. – Я только что читала намаз. Он стирается от прикосновения мужчины… Ты же знаешь!..

Дима сокрушённо прикрыл веки. Предсказуемо!.. Как больно ему стало за друга, когда тот опустился на кровать и спустя некоторое время откинулся на ней навзничь! Русский граф посмотрел на другое освещённое окно, где занавески подозрительно колыхнулись, как только он повернулся в их сторону. Его сердце сжалось от сладостных подозрений. Образ восточной девушки в платке снова мелькнул в голове как тень, загадка, мечта, и ничто на свете – даже самые мудрые увещевания друга! – не заставили бы его отказаться от них.

***

В Кумкапы несколько домов стояли в ряд и образовывали маленькую самостоятельную общину, руководимую Константинопольским патриархом армян и его резиденцией. Ворота, служившие входом в поселение, почти никогда не закрывались – хозяева здесь очень любили принимать гостей. Маленький живописный садик с абрикосовыми деревьями стоял почти у каждого из них. В домах никогда не затихали вечерние хлопоты – ложились здесь всегда очень поздно, – а традиционное распитие кофе могло длиться часами. На лавочках возле сада по своему обыкновению сидели пожилые женщины с покрытыми головами, знавшие и чаявшие всё и обо всех, и вяло жевали тыквенные семечки.

– Вачаган джан! Бари гишер 36 36 . Бари гишер (армян.) – спокойной ночи , – окликнула друзей одна из этих женщин, как только Вачаган и Гена вышли из омнибуса и прошли мимо её сада. – Что-то ты сегодня припозднился. Отец-то знает?