Мариам Тиграни - Роза Ветров

– Ещё одно слово, и я надаю вам обоим пощёчин.

Армянин и грек тотчас замолкли и, понурив головы, разошлись по разные стороны улицы. В такой час на ней почти не было прохожих, и даже чей-то богатый экипаж, стучавший колесами по площади Султан-Ахмед, не привлёк их внимания. Над их головами в одном из окон ещё горела свеча, а жена, судя по звукам, отчитывала мужа за какую-то провинность. Привычная, суетливая стамбульская жизнь!.. Очередной камешек, которого Гюльбекян легонько коснулся носком туфель, отскочил от стены и с громким бульканьем опустился на дно канала. Мехмед всё ещё не показывался, и Дима запрокинул голову назад, позволив ласковую майскому ветру остудить свои мысли.

– А я-то думал порадовать тебя сегодня благой вестью, – вдруг нарушил молчание Гена, всё ещё обиженно косясь на русского друга. – Считал, обрадуешься узнать, что моя сестра на днях возвращается из Афин.

– С женихом, – поспешил поправить его Вача и сочувственно посмотрел на Румянцева. – Почти замужняя. Вот это благая весть!..

– Подумаешь!.. Он же теперь в сестру другого друга влюблён. Ты что, не слышал про восточную сказку, Амину-ханым?

– Да неужели?..

– Представь себе! Кому нужны православные, когда есть мусульманки!

– Эх, жаль наша Гаянэ уже давно замужем.

– Прекратите сейчас же, вы оба!..

Мысли путались в голове Димы. Он тяжело дышал, не в силах подавить душащие воспоминания о двух разрывающих его душу материях – «восточной сказке» и «родном православии». Ксения – его первая любовь! – как давно она уехала из Константинополя навстречу новой жизни?.. Ещё до того, как новосозданное королевство Греция объявило Афины своей столицей, богатая отцовская родственница, вспомнившая о племянниках только на старости лет, забрала юную податливую Ксению в свой особняк на «перевоспитание». Она обещала племяннице консерваторию и просвещенную светскую жизнь, от которой та не смела отказаться. Тётка была бездетна и очень нуждалась в ком-то, кто скрасит её одиночество, поэтому принялась за выбор воспитанника со рвением, с каким маленькая девочка обычно наряжает свою куклу. Он будет творением её рук, которое она сможет дёргать за верёвочки и заставит «говорить» и «ходить», когда только пожелает! Как это чудесно, не правда ли?.. Увы, Геннадиос с его взрывным нравом и непрерывным хулиганством никак не подходил на эту роль и почти сразу же отвернул от себя чопорную жеманную аристократку. Зато его сестра, так многое пережившая в свои восемнадцать, сделала всё, чтобы понравится ей. Три года они напоминали птиц–неразлучников, а Гена даже называл их «голубками», но потом греческий флаг забрал у юного графа возлюбленную, да и он сам горячо разочаровался в ней со временем. Как так можно: продаться во власть старой перечницы, оставить друзей и семью ради красивых нарядов и балов?.. Мог ли он понять её?

Мог ли?..

Кирия Мария была самой гостеприимной и приветливой хозяйкой из тех, каких Дима когда-либо знал. Встретив друзей сына в дверях, она зашуршала пышной белой юбкой и бусами на шее, заключила каждого в объятья и, поскольку стояла зима, собственноручно забрала с их плеч меха. Накинув на свои собственные тёплую шаль, она впопыхах убрала чёрные волосы в высокую – истинно греческую! – причёску, но эта небрежность очень шла женщине. После смерти мужа она почти не следила за собой, а шершавые руки совсем огрубели от ремесла швеи. Спанидасы не держали в доме слуг, хотя и жили у дяди Абдуллы-эфенди в районе Ортакёй, расположенном в центре европейского берега Босфора. Всё указывало на то, что слухи, которые ходили про уважаемого директора, были правдивы: иконы, излюбленная греческая керамика, даже Библия на столике у входа так никуда и не исчезли из этих стен. Геннадиос, наверняка, поднял бы целый скандал, если бы дядя вздумал спорить!..

– Анатолиос всё ещё заполняет свои бумажки в медресе, так что можете быть спокойны. Он нам не помешает, – приветливо улыбнулась кирия, и, когда молодые люди на секунду застыли в недоумении, сокрушённо ахнула. – О, прошу простить!.. Абдулла-эфенди, конечно же!.. Забудьте то, что я вам только что сказала.

Дима подавил улыбку и переглянулся с Вачаганом. Анатолиос!.. Вот они и узнали настоящее имя директора.

– Мы раскрыли самую страшную тайну дяди, митера, – весело подмигнул матери Геннадиос. – Анатолиос, представляете?..

– Можете быть спокойны, кирия Мария, – ответственно заверил её Мехмед и вежливо поклонился матери друга, – мы никому об этом не расскажем!

Все весело рассмеялись, и, когда хозяйка пригласила гостей к столу, Дима почувствовал себя вконец очарованным этим греческим домом, несломленным духом его обитателей и даже скромной, но вкусной едой, приготовленной заботливой рукой. Белые занавески, высокие стены… и те напоминали ему Россию! В какой-то момент юному графу нестерпимо захотелось вернуться на Родину или же стать частью этой жизни, ведь у него самого никогда не было столь крепкого семейного очага…

– А где адельфи 34 34 . Адельфи (греч.) – сестра , митера? – вдруг спросил Геннадиос, с увлечением жуя тушёное мясо в густом соусе. Вачаган как раз спросил у кирии, по какому рецепту греки готовили пахлаву. Мехмед старался хранить молчание и то дело косился на Библию в углу. Отец наверняка сказал бы, что сидеть так близко к христианскому священному писанию – харам…

– Наверху, агапи му 35 35 . Агапи му (греч.) – милый, любимый , – отвечала госпожа. – Можешь подняться и позвать её к нам.

– Я позову!.. – вызвался юный Румянцев и так резко поднялся с места, что приборы на столе звякнули, а его ножка чуть покосилась. Гена звучно хмыкнул, и даже сдержанный Мехмед рассмеялся в сжатый кулак.

– Как вам будет угодно, Дмитрий Александрович.

Госпожа Спанидас благосклонно отпустила юношу и проводила его снисходительным взглядом. Дима пристыженно жмурился, сверля глазами пол, а ладони вспотели от стыда, пока он поднимался по витиеватой лестнице в верхние спальни. Всё кончено!.. Этот позор позади…

– Я просто безнадёжен! – Юноша ругал себя последними словами, но чем яснее из одной из спален раздавалось дивное девичье пенье, тем меньше он думал о тех болезненных мгновениях. Мозг затуманился, будто его заворожила мелодия сирены. Музыкальный, переливистый язык… Греческий! Да-да, это точно был он!

В длинном узком коридоре, где он вдруг очутился, только в одной комнате горела свеча. Дверь в неё оказалась приоткрыта, и русский граф пошёл на зов. Ксения сидела на подоконнике и, свесив с него одну ногу, вышивала. Игла проворно двигалась в длинных умелых пальцах, а лунный свет придавал их обладательнице ещё больший ореол таинственности. Дима затаил дыхание, когда золотистая прядь выбилась из причёски, но Ксения не убрала её за ухо. Слишком увлечена она была своей песней!.. Греческая колыбельная, льющаяся из самых глубин истерзанной души, поразила впечатлительное воображение юноши. Дима прирос к месту, с ужасом осознавая, сколько боли и скорби сквозило в этих строчках. Губы Ксении еле двигались, а лицо напоминало скорбный лик Богоматери.