Мариам Тиграни - Роза Ветров

Айвазяны жили всего в нескольких кварталах от Гюльбекяновского особняка, и, как бы сильно их младший отпрыск ни избегал общения с Лилит и её матушкой, ему не всегда это удавалось. Правда, стоит признать, что старшая сестра Татев – вот кто настоящая красавица Ева!.. – давно ему импонировала, и когда эта бесценная армянская жемчужина в конечном счёте стала невестой Завена, Вачаган очень за него обрадовался. В отличие от других женщин своей семьи Татев всегда была мила и услужлива, любила садоводство и вязание, а об её кулинарных талантах ходили легенды. Идеал армянской девушки!.. Не зря ведь в своё время Завен поставил родителей перед фактом: если женюсь, то только на ней. Старшие Нерсесяны покорно понурили головы и, хотя болтливая вдова скромного лекаря жила не очень-то богато – родственники, конечно, помогали, но разве воспитание двух взрослых дочерей настолько простое дело? – всё-таки отправили в её дом сватов.

– А что у вас стряслось такое, парон? – спросила она, подперев подбородок рукой, и как будто посерьёзнела. – Неужто рудник какой засыпало землей?

Вачаган закатил глаза и, махнув рукой, удалился вниз по тротуару. Лилит ещё что-то крикнула ему в спину, но он только ускорил шаг и облегчённо выдохнул, когда тенистый парк укрыл его от её взора. В другое время он, конечно, ответил бы на её вызов, но сейчас у него нашлись бы дела и поважнее. Надо вызволять Геннадиоса!.. Грек точно отпустил бы сейчас сальную шуточку о том, что эта девица слишком уж явно выказывала его другу свою неприязнь, как будто очень хотела его в ней уверить. Гюльбекяна и самого не раз посещала эта мысль, но он отмахивался от неё даже тогда, когда думал об явной нелюбви младшей Айвазян к Манэ.

«Куда ей до Манэ! Она просто завидует, – хмуря брови, думал Вачаган, и сам не заметил, как лицо разгладилось, а губы расплылись в улыбке. – Манэ умна, красива, любознательна… и любит весь мир!».

«Зато не любит меня…».

Правда кольнула юношу где-то в районе рёбер, когда массивные ворота Нерсесяновского дворца – по-другому его язык не поворачивался назвать! – показались прямо за поворотом. Гюльбекян-старший, конечно, любил помпезность и вычурность – кто в их нации не любил? – но Хорен Самвелович уже давно обошёл его в этом деле. Даже росписью дверей и витражных окон в каждой комнате своего особняка он занимался сам, из-за чего все стекла здесь казались произведением искусства. Приказчик встретил гостя на месте и, приехав откуда-то с поручением, передал конюху в руки лошадей. Попутно старик очень интересовался тем, когда парон Гюльбекян собирался обзавестись женой. Вот у него как раз есть незамужняя племянница, и она чудо как хороша!..

– Акоп джан, оставь нашего гостя в покое! – прервал их беседу Завен, появившись в дверях особняка, и дружественно пожал Вачагану руку. – Мы уж как-нибудь найдём ему невесту, не переживай!..

– Ты мой спаситель, Завен Хоренович! – с неприкрытой нежностью отозвался Гюльбекян. – Но где же мне быть таким счастливчиком, как ты?

Когда приказчик, жуя губы, удалился, Завен обнял приятеля, а тот похлопал хозяйского сына по плечу. Вместе они прошли по коридору и, не расцепляя объятий, поговорили о том о сём. Вот уже много лет молодые люди, бывшие самыми желанными женихами во всем Кумкапы, крепко дружили, объединенные одной бедой, и вместе учились в Сорбонне. Правда, один изучал там нефтяную инженерию, а второй – камни и металлы. Даже домой они вернулись на одном и том же корабле и вместе страдали от морской болезни. Вачаган не припоминал ни одной просьбы, в которой средний Нерсесян отказал бы ему даже в те времена. Увы, и на этот раз он снова пришёл под этот гостеприимный кров с просьбой, которая так явно читалась на его лице, что Завен спросил о ней сразу же, как только провёл в дом.

– Тебе нужен хайрик? – переспросил он по-армянски и отправил горничную за кофе, а дворецкого – за отцом в его кабинет. – Ты погоди немного, он сейчас спуститься. Мама с бабушкой поехали на рынок. Ты же знаешь, они всё ещё суетятся из-за нашей с Татев помолвки…

– А Манэ? – Вачаган зажмурился и спрятал лицо в тарелке с чаразом 45 45 . Чараз (армян.) – смесь сухофруктов и поджаренных орехов . Завен улыбнулся уголками губ и, поправив за спиной приятеля подушки, подозвал к себе одного из лакеев. Пока хозяйский сын шептал что-то слуге на ухо, Гюльбекян ёрзал на неудобном, трещавшем по поводу и без диване и пытался подавить смущение.

– Плачет сегодня целый день, – тяжело вздохнул любящий брат, поставил кофе на круглый столик и немного приподнялся на своём месте. – Выхватила из рук отца сегодня утром газету, и всё – поминай как звали. На вопросы наши не отвечает, только рыдает ещё больше…

В глазах друга читался немой упрёк. Конечно, он понимал, что стало всему виной – заключение Геннадиоса, наверняка, показалось влюблённой девушке целой трагедией. И как хорошо, что он так вовремя оказался рядом, чтобы поддержать её… Гена ведь завещал: «Пригляди за ней, а то наделает глупостей!».

– Ты, часом, не знаешь, что её так расстроило? – всё-таки озвучил свои опасения приятель. – Это никак не связано с нашим учителем музыки? Отец как раз читал статью о нём…

– Не думаю, – глухо буркнул Вачаган, раздумывая, насколько её брату следовало знать об этом. – Я полагаю, её расстроили смерти и аресты, которых в последнее время очень много даже среди приближённых к султану людей. На днях дядя моего близкого друга…

– Дядя друга?

– Да, – уклончиво отвечал гость в надежде повести разговор в более подходящее русло. – Ты наверняка читал о нём в газете: Фазлы-Кенан-Паша. Он заседал в совете дивана и был очень уважаемым человеком. Несколько дней назад его тело нашли в водах Босфора…

– Фазлы-Кенан-Паша, – одними губами повторил Завен, и его взгляд похолодел настолько, что Гюльбекян почти почувствовал этот холод на своей коже. – Так ему и надо.

От неожиданности губы обожгло горячим кофе. Вачаган чуть не пролил его на костюмные брюки, за которые отдал целое состояние, и, округлив и без того большие глаза, в недоумении воззрился на друга.

– Что ты сейчас сказал?

– Я не скрываю этого, – пожал плечами Нерсесян, и что-то страшное заблестело в его взоре. – Я бы тоже его убил.

На этот раз – как опрометчиво делать в такой момент глоток! – горло запершило настолько, что кофе чуть не брызнуло на ближайшую бело-розовую стену. Вачаган вытер рот салфеткой, которую схватил дрожавшими пальцами и с трудом их сжал, а затем отшвырнул помятый комочек на бежевую скатерть.

– Ты бы убил? – заплетающимся языком прохрипел юноша, выделяя голосом сослагательную частичку. Ужас в его глазах рос, и в конце концов Завен заметил это. Он подсел ближе, сгорбился – настоящий суровый медведь! – и, отведя взгляд в сторону, сцепил руки перед собой.