Мариам Тиграни - Роза Ветров

– Вы правы, – с неожиданной покорностью отозвался муфтий и сделал жене жест, чтобы принесла его чётки и молитвенный коврик. – Нам не следует обсуждать султана в таком ключе. Если вы уже отобедали, то с вашего позволения, нам пора читать намаз!..

В семье Мустафы-Паши – сильного, крепкого мужа, передавшего мощь в чреслах в наследство и сыновьям – никогда не пропускали молитв и с готовностью откликнулись на предложение муфтия. Для предвечерней молитвы каждый расстелил саджжаду 18 18 . Саджжада в исламе – молитвенный коврик , а слуги проворно убрали столы и вычистили ковры, чтобы место священного ритуала стало достойным его. Кадер-Паша руководил коллективным намазом, развернув всех лицом к Мекке, и мужчины, включая сыновей хозяина, стояли за ним в ряд. Их жёны вместе с дочерьми муфтия поместились в другой комнате.

С семи лет Мехмеда приучали к молитве, пусть и в мягкой назидательной форме, но даже в пятнадцать он не молился так самоотверженно, как это делала Фарах. В такие минуты он чувствовал себя самым страшным грешником, какого когда-либо видывал свет, и, ловя подбадривающий взгляд Наримана, корил себя за то, что никогда не будет таким же. Что с ним не так? За что ему досталась такая грешная душа, никогда не довольствовавшаяся малым? Почему она мечтала совсем не о смирении, о котором проповедовал муфтий, а об неизведанных приключениях и возможностях показать себя?.. О величии, о дружбе, о любви?..

Ах, но знал бы милый старший брат, что мысли младшего занимала совсем не дуа! 19 19 . Дуа в исламе – мольба, обращение к Аллаху .. И как же он хотел бы сорваться сейчас в кабинет отца и ещё раз дотронуться до той легендарной сабли!

Знаменитую семейную реликвию Паша привёз из Сербии ещё в 1815 году, когда на Балканах возник первый очаг вольнодумства против турецкого гнёта. И хотя бунт не удалось подавить, сын много слышал о героизме отца и, держа в руках «свидетеля сражений», будто и сам оказывался в их гуще. Сербы первыми вздумали бунтовать, а за ними потянулись и греки… при мыслях о греках Мехмед недовольно поморщился. Как же ему надоел этот директорский племянник!..

Когда намаз закончился, и все поднялись с колен, Мехмед первым же делом кинулся к матери в соседнюю комнату и под благонравным предлогом отпросился. Baba 20 20 . Baba (турк.) – отец как раз попросил слуг подать кофе и снова развлекал гостя беседами о султане, поэтому, наверняка, даже не заметил отсутствия младшего сына. Зато его, возможно, отыщет кто-то из братьев… ну и пусть! Когда ещё ему выпадет такая возможность?..

Дверь в отцовский кабинет громко скрипнула, когда Мехмед вошёл внутрь и бесшумно прихлопнул её изнутри. Приложившись к ручке лбом, он ещё раз взмолился Аллаху, чтобы никто не вошёл и не надавал ему ремня за непослушание, но все эти мысли тотчас позабылись, как только сербская сабля целиком завладела вниманием юноши. Письменный стол, заваленный бумагами, чернильницу, перо и гравюру Сулеймана Кануни на стене освещали свечи, а от сабли, лежавшей возле вазы в специальном секретере, как будто исходил манящий запах. Со спёртым дыханием и на негнувшихся ногах Мехмед подошёл ближе и вынул саблю из ножен. Рукоятка ослепила его своим великолепием, и остриё, и лезвие, и клинок… видел ли он что-то прекраснее этого?..

Крепко сжимая широкий эфес сабли, юноша прошёл вглубь кабинета и встал в позицию. Представив перед собой невидимого врага, он с наслаждением рассекал воздух и ранил его, а азарт раскрасил бледные щёки в румяный оттенок. Именно сейчас, а не во время намаза он чувствовал себя по-настоящему счастливым!..

– Перед вами лейтенант Мехмед-бей! – с возгласом набросился он на «врага» и мысленно разрубил его напополам. – На колени, или вам придёт конец!..

– Сломаешь его, и конец придёт тебе, кардешимдир 21 21 . Кардешимдир (турк.) – братик , – весело отозвался Нариман, внезапно появившись в дверях кабинета. Младший брат тотчас убрал саблю за спину и виновато потупил глаза. Старший улыбался, и Мехмед понял, что тот будет молчать об этом случае, но стыд всё равно душил и сковывал его.

– Как только закончишь медресе, – всё тем же располагающим тоном продолжал Нариман, забрал у брата саблю и аккуратно водрузил её обратно в секретер, – тебя ждёт османский военный колледж. Потерпи ещё чуть-чуть, и ты больше не расстанешься с оружием.

– Как и все османы, – неожиданно горячо парировал будущий лейтенант, и Нариман удивлённо повёл головой. – Говорят, турки созданы для войны.

– Кто тебе такое сказал?.. – спросил юный муддеррис, нахмурив брови. Старший брат, высокий, утончённый юноша с ласковым как у лани выражением чёрных глаз, настоящий просветитель, пацифист и духовный наставник… Нариман восхищал Мехмеда. Как жаль, что они так непохожи!.. Ему самому не хватало ни выдержки, ни сдержанности, чтобы стать муддеррисом, ни духовности, чтобы стать имамом или муфтием. Ибрагим, к примеру, уже в восемнадцать лет по ходатайству отца был приставлен чаушем 22 22 . Чауш (турк.) – аналог европейского адъютанта к сераксеру 23 23 . Сераксер (турк.) – военный министр султана и мог бы и сам – никто в этом не сомневался! – стать в будущем военным министром.

– Один грек, племянник Абдуллы-эфенди, – как можно непринуждённее пожал плечами Мехмед и развернулся полубоком. Так он мог снова любоваться красотой военного трофея и делать вид, что слова Геннадиоса совсем его не задевали. – Он постоянно твердит, что османы – преступники, незаконно оккупировавшие греческие земли. И не только греческие!

Нариман тяжело вздохнул и, собрав руки за спиной, тоже всмотрелся в секретер с саблей.

– Есть ещё сын русского посла и сын армянских нефтяников, Гюльбекянов. Мне никак не удаётся найти с ними общий язык.

Старший брат снова смолчал, а младший, несколько секунд прождав ответа, решился спросить напрямую:

– Это правда, кардешимдир? То, что говорит этот грек?.. – дрогнувшим голосом произнёс Мехмед.

Нариман вздохнул ещё раз, после чего обернулся к собеседнику и по-доброму улыбнулся ему. Тётя Шебнем с умом выбирала любимца! Юный муддеррис смотрел на Мехмеда с умилением и, замечая в их чертах схожесть – чёрные глаза, тёмные волосы, высокий лоб – с горечью признавался себе в том, что не стоил и мизинца младшего брата. Он сам… был слишком мягкотелым, чтобы бороться со своей судьбой… и чтобы задаваться подобными вопросами. Даже в столь нежном возрасте его глаза никогда не пылали такой смелостью и жаждой жизни, подбородок не задирался так высоко вверх, а руки не сжимались в кулаки в поисках извечных ответов. Сильный маленький воин! Когда-нибудь ему подчинятся не только сербские сабли, но и султанские армии…