Роксана Гедеон - Дни гнева, дни любви

– Вы были его любовницей, да? – спросила я с негодованием.

– И это случалось. Но теперь все кончено. Теперь у меня будут деньги, и мое прошлое не помешает мне хорошо выйти замуж.

Я покачала головой.

– Черт с вами! Меня больше удивляет Клавьер. Он мерзавец, но при его состоянии польститься на мои драгоценности и украсть их – это уж слишком гнусно.

Валери усмехнулась.

– Вы думаете, он польстился на ваши безделушки? Ему они не нужны. Просто когда вы выйдете из тюрьмы, вам снова придется выплачивать свои долги. Так вот, чтобы вам нечего было продать, он и решил опустошить ваш сейф.

– Да, – сказала я, – он просто бесподобен, этот ваш хозяин.

– Его жизнь научила.

Она сухо мне поклонилась. Я не ответила на ее прощание. Тюремщик стоял у меня за спиной и уже звенел ключами.

Я вернулась в камеру, погруженная в размышления. Происшедшее было настолько невероятно, что я не могла успокоиться. Во-первых, наконец-то стали ясны мои подозрения насчет продажной прислуги. Но как ловок оказался этот негодный банкир… Он использовал в своих целях Валери – девушку, которую обычно к прислуге не причисляли. Она вообще казалась такой честной, правдивой, порядочной.

Напрягая память, я пыталась вспомнить, как меня угораздило ее принять. Кто мне ее рекомендовал? Ну, конечно, Изабелла де Шатенуа! Господи ты Боже мой… Неужели и она тоже?..

Я предпочла не додумывать и глубоко вздохнула, сжимая виски пальцами. Больше всего меня уязвляло коварство Клавьера. Через девицу этот подлец знал обо мне все: мои увлечения, письма, мысли. Знал даже о моих встречах с Кристианом, знал, каковы мои отношения с Франсуа. Вот что давало ему основания вести себя в Вене так нагло и уверенно. Да и о том, что я в Вене, он тоже догадался не без помощи Валери. Из этого же источника он черпал самые надежные сведения о моих долгах и кредитах у других финансистов.

Но все случившееся было в некоторой степени даже полезно для меня. Во-первых, я была уверена, что Клавьер сдержит свое слово и вызволит меня отсюда – хотя бы потому, что, пока я в тюрьме, его пресловутые планы насчет меня остаются неосуществимыми, а на воле у него развязаны руки. Так что он вряд ли обманет меня.

Во-вторых, теперь, когда я наконец поняла, до какой степени он мерзок, мне будет легче защищаться. Я сделаю все, лишь бы от него отделаться. Ибо ни к кому на свете я не испытываю такой ненависти, как к нему.

Признаки того что меня вот-вот освободят, появились очень скоро. Началось с того, что жена тюремщика застелила мою постель приличным бельем, нагрела воды, чтобы я могла вымыться, и принесла мне кофе и булочки с маслом на завтрак. Потом меня даже спрашивали заранее, что я хочу видеть у себя на столе, и еду для меня покупали на рынке. Отпуск денег на мое содержание был явно увеличен. Отныне я могла дважды в день выходить на прогулку, и когда Маргарита привозила мне сына, я всегда с ним виделась.

Безусловно, изменения были вызваны действиями Клавьера. Он дал денег, привел в действие свои связи, и ко мне стали относиться по-другому. Его вмешательство приводило меня в бешенство, усиливаемое еще и тем, что я не могла отказаться от столь позорной помощи.

Он сдержал слово: в два часа пополудни 20 июля 1791 года дверь моей камеры отворилась. Тюремщик, по своему обыкновению, был суров и обеспокоенно морщил низкий лоб.

– Идите, дамочка, – сказал он мне, – кажется, нынче я вас в последний раз вижу.

– Меня выпускают?

– Похоже на это… гражданин заместитель прокурора приехал за вами.

– И куда же меня повезут?

– В мэрию.

Симпатичный гражданин заместитель прокурора, а иначе – уже известный мне Кайе де Жервилль, осуществлявший мой арест, ожидал меня в той самой глухой правительственной карете, но теперь встреча произошла без гвардейцев и сопровождалась любезными улыбками.

– Я знал, знал, что вы будете на свободе! – воскликнул он радостно, пожимая мне руку. – Сам гражданин мэр вызывает вас к себе, чтобы извиниться.

– Извиниться? – Я решительно высвободила пальцы. – А нельзя ли обойтись без этого?

– Ну что вы, гражданка… Сам гражданин Байи ожидает вас… Я обещал ему…

– Господин Байи не сделал мне ничего плохого, чтобы извиняться. К тому же я не отрицаю своей вины. Я действительно помогала королю бежать.

Он шумно вздохнул, когда я произносила эти слова, и сделал вид, что не расслышал их. Да, все они продажны, подумала я. И он, и сам Байи.

– Послушайте, вы же получили свое, – сказала я откровенно. – Зачем все эти церемонии? Отпустите меня без всяких разговоров.

– Вы так хотите? – спросил он улыбаясь.

– Да.

– Тогда давайте хоть за ворота выедем.

Глухая карета миновала кусочек улицы Паве и провезла меня по улице Королей Сицилии. Я приподняла занавеску: мы остановились напротив небольшой сапожной мастерской.

– Господин Кайе, вы можете сказать мне откровенно?

– Спрашивайте, – любезно предложил он.

– Сколько в целом Клавьер всем вам дал, чтобы устроить все это?

Посмеиваясь, Кайе посмотрел на меня.

– На оправдание такой красивой женщины гражданин банкир пожертвовал не меньше миллиона. Это по моим подсчетам.

– Миллион? И вы полагаете, что ваша услуга стоила подобной щедрости?

– Существовало много свидетелей и документов, гражданка. Следствие располагало неопровержимыми уликами против вас. Вы сами понимаете, как трудно было устранить все это.

Я поспешно распахнула дверцу кареты.

– Я могу идти, сударь?

– Да, – уже более твердым тоном сказал Кайе де Жервилль, – а гражданину мэру я передам, что вы нездоровы.

Зло усмехаясь, я соскочила на землю и зашагала по улице. Ох уж эти представители новой власти! Называют друг друга «гражданами», демонстрируя пресловутое равенство и братство, а сами берут взятки не хуже любого судейского при Старом порядке. Ах, поскорее бы забыть обо всем этом! Я хочу наконец вернуться домой…

Денег у меня не было, и я никак не могла уговорить извозчиков подвезти меня в кредит. Мне пришлось до самой площади Карусель идти пешком. Я шла, страшно чертыхаясь в душе.

Тихо было в доме. Ни звука не доносилось из комнат. Но я сразу, едва вошла, ощутила знакомые ароматы – запах меда, кофе и мускуса. Наконец-то… Силы едва не оставили меня. Я прислонилась к стене, переводя дыхание. Потом волнение отступило, я почувствовала, что прихожу в себя.

Я прошла в гостиную. Там был, как всегда, полумрак, и золотистые портьеры сдерживали поток солнечных лучей. Сначала мне показалось, что здесь никого нет. И только позже я заметила чью-то голову, возвышающуюся над спинкой стула. По копне жестких курчавых волос нетрудно было определить моего управляющего.

– Здравствуйте, сударь, – сказала я, медленно направляясь к нему и без сил опускаясь на диван.