Наталья Новгородская - Ольга и Алексей

Мать Павла Петровича была набожной, доброй и кроткой женщиной, и пыталась призвать родных примириться с соседями, но на неё только махали рукой. Она говорила, что так кичиться богатством – грех, надобно им избавиться от гордыни и спеси, предрекала всевозможные наказания на их головы за тщеславие и жадность, но её никто не слушал, кроме внука. Он прятался у неё в комнате от материнского обожания, ведь бабушка любила его просто так, а не за то, что “он такой красивый и станет в будущем кем-то очень важным”. Она говорила “мой Алёшенька”, гладила его по голове, и он часто засыпал у неё в кровати, слушая разные красивые и поучительные истории.

– В тебе, Алёшенька, соединилось всё хорошее, что было в нашем роду. Лучшего хозяина поместья и не сыскать будет. Только ты учись хорошо и впитывай полезные знания, а не худые и ядовитые, – часто говорила она мальчику.

Она также любила и внучку и пыталась её приучить к чему-то хорошему, но Елена росла высокомерной, горделивой и избалованной, предпочитая проводить время с матерью, которая с удовольствием выбирала ей новые наряды и причёски. Мать говорила, что она обязательно выйдет замуж только за графа, и девочка уже в детстве представляла себе большую карету с шестёркой лошадей, которая везёт её по Петербургу в собственный дворец.

Когда бабушка скончалась, Алёше было десять лет, и он очень тосковал, но в семье не обращали внимания на его горе, пытаясь развлечь его всякими увеселениями. Как-то, через пару недель после похорон, отец застал его плачущим в углу комнаты и недовольно поморщился.

– Встань, Алексей, и утри слёзы, – мальчик послушно поднялся. – Ты уже слишком большой, чтобы слёзы лить, твоё горе не стоит этого, мы все когда-нибудь уйдём на небеса. Отставь эти сантименты, сейчас тебе следует больше времени уделять учёбе, а не сидеть в одиночестве в комнате. Только прилежно учась, ты сможешь стать образованным и достойным представителем нашей фамилии, тебе откроются такие высоты, о которых другие и мечтать не смеют. Даже Елена не проронила ни слезинки и уже вовсю занимается рисованием, а ты, мужчина, всё ещё роняешь слёзы!

Он грозно глядел на сына, а тот стоял с опущенной головой, боясь увидеть презрение в глазах отца. Так Алексей научился скрывать от родных свои настоящие эмоции, спрятал на замок своё сердце и уж никому не позволял заглянуть в него, он стал сфинксом, загадкой, которую многие пытались разгадать и не смогли.

Однажды весной, когда уже сошёл снег, Марья Ефимовна вдруг сказала мужу за чаем:

– Интересно получается, у Вересовых земли больше, чем у нас а доходов меньше. То ли они скрывают своё истинное положение и прибедняются, то ли не по уму используют свои земли. Вот если бы у нас было столько десятины, мы бы так развернулись!

Тут и пришла в голову Павлу Петровичу мысль, о которой он раньше и не думал, но при этом разговоре всплыло в него в памяти одно обстоятельство. Ещё давно отец говорил ему, что на том берегу реки когда-то их семья пасла коров, а потом почему-то эта земля перешла к их соседям. Молодой Павел тогда не заинтересовался этим вопросом, а теперь вот ходил по кабинету и чесал бороду, обдумывая этот вопрос. Петров луг, названный в честь церкви Святого Петра, когда-то стоявшей там, а потом сгоревшей, изобиловал разнотравьем и был лакомым куском для любого помещика, а уж Рубцову, который видел выгоду всегда и во всём, и вовсе теперь был интересен как никогда. Поэтому он собрался и поехал к соседу.

– Помилуйте, Павел Петрович! Из покон веков наши земли находятся на левом берегу, а ваши на правом. Так было, и так есть! Я никогда не слышал, что ваша семья когда-то пасла коров на наших лугах!

Вересов так искренне удивлялся, так наивно блестели его глаза, что Рубцов только задумчиво покусал губы и почесал бороду, да и отбыл восвояси.

– Он не слышал! Старый дурак! – возмущалась дома Марья Ефимовна. – А вы спросили у него про бумаги? Спросили? Я уверена, что нет у него никаких бумаг на эту землю!

Её муж принял её слова к сведению и на следующий день снова отправился к родственнику. Тот уже был настроен менее любезно и старался скрывать раздражение.

– Да какие бумаги! Мы всегда владели этими землями! Да что я вам говорю, вы сами всё знаете. Прошу вас, больше не досаждать мне этими глупостями, – и указал на дверь своему дражайшему родственнику, отчего тот возмущенно схватил шляпу и чеканным шагом вышел из дому.

Николай Ильич имел неосторожность задеть небезызвестную гордость Рубцова, и, придя домой, тот уже всерьёз взялся за дело, тем более что рядом была жена – добрая советчица и подстрекательница. Неделю он перебирал бумаги в кабинете, пытаясь найти хоть какие-то свидетельства о том, что когда-то их коровы паслись на Петровом лугу, но в душе знал, что это бесполезное занятие, ибо все бумаги были давно уже в полном порядке. Он принялся за чердак, но и в старых сундуках не нашёл ничего интересного.

Вскоре он снова приехал к Вересову, настаивал, уговаривал его поискать бумаги на эту собственность, и в итоге тот согласился, более для того, чтобы избавиться от этой докуки, нежели оттого, что испугался Рубцова. Николай Ильич был уверен, что эти бумаги где-то есть, искал их сначала небрежно, потом всё более тщательно, с каждым днём с горечью убеждаясь, что надежда их найти постепенно исчезает. А когда и вовсе понял, что таковых нет, устало уселся в кресло в своём кабинете и прикрыл глаза. Как теперь доказать этому Рубцову свою правоту? Привязался, как репейник!

Вскоре означенный персонаж не заставил себя ждать и явился за подтверждением. Николай Ильич принялся снова заверять его, что Петров луг принадлежит ему, что у Рубцова нет оснований претендовать на эту землю. А бумаги… Ну, потерялись где-то во время войны. Смутное было время… До бумаг ли всяких было, когда требовалось хозяйство поднимать?

– Стало быть, Николай Ильич, Петров луг ничей? – Рубцов хитро прищурился. – Так и что же вы чужую землю занимаете? Уж довольно пользовались ею, дайте теперь и другим волю употребить её по своему усмотрению.

Его собеседник рассмеялся:

– Позвольте, но как? Это моя земля, вы к ней никаким боком! У вас своей земли достаточно, сдалась вам ещё и эта!

– Позвольте, но не вам решать, достаточно у меня земли, или нет! – возмутился Рубцов, и его лицо покраснело. – Может, как раз этой и не хватает! Вы – неумелый хозяин, мне бы ваши земли, я бы так поднял хозяйство, что любой бы позавидовал! А вы пользуетесь только половиной…

Тут вскипел и всегда спокойный Вересов, пытаясь отбить атаки своего противника, который продолжал настаивать на своём. Они ругались очень долго, приводя аргументы в свою пользу, каждый из них, вероятно, был в чём-то прав, но никто, конечно, не хотел уступать.