Ширин Мелек - Кёсем-султан. Заговор

Под коленом предательски хрустнула сухая ветка. Кто-то крикнул:

– Господин, он здесь!

– Сам вижу! – отрезал предводитель, направляясь к Мураду, и мальчика прошиб холодный пот.

Сейчас Мурад даже пальцем не мог пошевелить в свою защиту, и виной тому была ненависть – безумная, глубокая и всепоглощающая ненависть, плещущаяся в глазах Челика, внука Йемишчи Хасан-паши. Словно и не человеком уже был этот Челик, а иблисом, явившимся из преисподней, дабы сожрать печень шахзаде Мурада.

– Ты зря не вышел сам, порченая кровь, Ахмедово семя, – прошептал предводитель, глядя в расширившиеся от ужаса глаза мальчика. – Тогда я в милости своей убил бы тебя почти мгновенно, почти безболезненно. Теперь же…

Что-то свистнуло в воздухе, и широкоплечий заговорщик, стоящий за левым плечом Челика, нелепо покачнулся, взмахнул руками и упал навзничь. В тот же миг у другого из груди вынырнуло окровавленное лезвие и он лишь вздрогнул, без стона оседая наземь. Сильная рука сорвала повязку, закрывавшую ему лицо, и бросила рядом с телом.

Темная ткань быстро намокала, становясь цвета осенней земли.

– Хоть умрите как мужчины, раз не могли как мужчины прожить, – произнес очень знакомый голос. – Нападать на ребенка недостойно ни для мужчины, ни для мусульманина.

Словно в безумном сне Мурад наблюдал, как дядя Доган, отец Тургая, танцует пляску смерти среди кустов. Доган парировал чужие удары и бил сам, скупо и расчетливо, уворачиваясь от чужих сабель, иногда пропуская их на волосок от собственной кожи. Пару раз вражеские клинки почти дотягивались до него, разрезали одежду, но он не обращал на это ни малейшего внимания. Вот кто воистину был великолепен в бою! Понятное дело, у кого Тургай перенял навыки.

Мурад даже готов был простить Догану, что тот назвал его ребенком.

Вскорости все было закончено. Ну, почти. На ногах остались лишь Доган и Челик.

– Ты! – прошипел Челик. – Ты!

Глаза его сузились от ненависти.

– А, – промолвил Доган, отслеживая каждое движение противника, – вот как низко ты пал, несчастный.

В голосе его звучала искренняя печаль, но на самом-то деле разговаривать в бою нельзя вообще, это Мурад усвоил давно, еще с первых же дней обучения. И сейчас он в осознании воинского искусства продвинулся достаточно далеко, чтобы понять: оба бойца слишком изнурены короткой, но безжалостной схваткой, они ищут хотя бы несколько мгновений, чтобы передохнуть.

Не вмешаться ли Мураду в эту схватку? Оружие у него есть… А то этот нежданный и, прямо скажем, незваный спаситель так и будет считать его не шахзаде, но ребенком!

Но он ничего не успел.

– Молчи, ты, безродный пес! – взревел Челик, кидаясь в атаку. Доган отбил удар, нанес ответный…

Противники кружили по траве, гибкие стебли клонились под их ногами. Внезапно Челик, прервав поединок, развернулся и бросился к Мураду: прикончить юного шахзаде убийце было важнее, чем уцелеть самому. Но уже немного пришедший в себя Мурад отскочил, а Челик вдруг содрогнулся всем телом, и изо рта его толчком выплеснулась алая кровь.

– Порченое… – выдохнул он, ноги его подкосились, и он рухнул на колени. – Порченое семя…

Следующий удар разрубил Челика от плеча до пояса, и груда мяса и костей, в которые мгновенно превратилось только что живое, стремительное и опасное человеческое тело, грузно стекла по клинку на траву.

– Шахзаде! – Доган быстро отер саблю, вбросил ее в ножны и подбежал к трясущемуся мальчишке. – Ты цел, шахзаде?

– Да, да. Это ведь убийца Османа, да? Я видел его. – Мурада трясло, руки дрожали, а губы никак не могли выговорить нужные слова. – Я его видел. Он убил султана Османа.

– Видел? – Доган нахмурился. – Где? Когда?

Но Мурад уже опомнился, надменно тряхнул головой:

– Это неважно. Сейчас важнее разузнать, кто подослал подлых заговорщиков. Я благодарен тебе и непременно вспомню об этом в свой срок…

Глупые, никчемушные слова легко слетали с губ. Доган поклонился, ровным голосом ответил, что служить шахзаде и есть наивысшая награда, а Мурад еще раз пообещал не забыть верной службы. Никто не мог догадаться, как стыдится сейчас шахзаде самого себя и как отчаянно жаждет услышать внутренний голос, говорящий, что он самый лучший, самый мудрый, самый великий…

Но голос молчал.

Над телами кружила первая привлеченная запахом свежей крови ворона.

Присмиревший Мурад сидел в углу. За стенкой перекрикивались стражники, осматривавшие тела. Евнух принес еду и напитки, но ни есть, ни пить не хотелось.

Доган и спешно вызванный Картал обошли большую часть сада, пытаясь понять, кто привел заговорщиков во дворец. С ними неожиданно для всех увязалась Хадидже-хатун, но вскорости вернулась, задумчиво вертя в пальцах какой-то высушенный цветок. Мурад пригляделся: вроде бы гиацинт. Ничего особенного. Странно только, что женщина, вместо того чтобы помогать, нашла себе какую-то безделушку, ну да что с них возьмешь, с женщин. Только матушка исключение.

Кёсем-султан сидела рядом с сыном, прямая и страшная. Не плакала, не причитала, глаза ее были сухими и беспощадными. Даже Догана поблагодарила сухо, без эмоций. Мураду же сказала лишь:

– Это будет тебе урок.

И Мурад вынужден был признать: урок и впрямь сильный. И жестокий. Не на такие он рассчитывал, желая всего-навсего показать свою удаль.

Расплакалась Кёсем-султан, уже когда Мурада увели евнухи, а Доган… точнее, Картал, возлюбленный ее Картал, спасший сегодня жизнь ее сыну, обнял ее за плечи и шепнул тихо:

– Ну все, сердце мое, все. Им не удалось. Все уже позади.

– Ничего не позади! – всхлипнула тогда Кёсем. – Они не успокоятся, пока не достигнут своей цели. Они никогда не успокаиваются!

– Мы защитим сына твоего, сердце мое…

Хадидже все это время вроде бы и была рядом, но словно отдалилась. Крутила в пальцах засушенный цветок, не произнесла ни слова.

Пришел Доган – настоящий Доган. Покачал головой, бросил задумчиво:

– Они не перелезали через стены, и прислуга тоже их не видела. Кто-то свой привел. Кто-то, знающий в западном крыле дворца все входы и выходы. Похоже, без потайных ходов не обошлось, иначе бы хоть кто-нибудь из прислуги раскололся. Всем рты не замазать, ни страхом, ни золотом.

Кёсем быстро отерла слезы, отстранилась от Картала. Несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, приходя в себя. Задумалась, затем медленно кивнула.

Доган был прав. Кем бы ни были заговорщики, они не джинны и не ифриты, чтобы незаметно проходить сквозь толстые дворцовые стены, да и крыльями их шайтан наделить не сумел. Стало быть, постарался кто-то из своих.

На душе стало горько, будто хины напилась. И сколько раз уже ее предавали? Даже не сосчитать, пальцев на руках и ногах давно уже не хватает! Почему же бьет каждое предательство, словно в первый раз?