Ирина Мальцева - Билет в одну сторону

– Мамочка, мамочка, – бормотала девочка, вытирая ладошкой слезы.

Занятые больной, медработники не замечали тревожно-испуганных взглядов стоящих в дверях людей. Немолодая женщина, в накинутом на покатые плечи белом халате, прижимала к груди пакет, сквозь который просвечивали упаковки с соком и желтая кожура бананов. На ее лице была такая мука, будто это она подвергается самым жестоким пыткам. Казалось, еще немного, и она закричит. В голос, как до этого кричала женщина в палате.

Высокий симпатичный мужчина, стоящий в шаге позади женщины, был бледен до синевы. В глазах стояли слезы, а сжатые в кулаки руки свидетельствовали о невероятном усилии сдержаться, не заплакать, не выказать слабости.

Женщина прислонилась головой к косяку и чувствительно при этом ударилась. Видимо, боль была более реальна, чем все, что происходило в палате, и она еще и еще ударялась головой о косяк, чтобы разрушить нереальность происходящего с ее дочерью, мучимую невидимыми, но жестокими призраками.

– Не надо, – дернул ее за плечо мужчина и развернул лицом к выходу. – Не надо. Что вы делаете, и без того.. – не закончив, он развернулся и первым шагнул к близ стоящей скамье в коридоре. Тяжело на нее опустился, сгорбился, как старик, сунул кисти рук между коленями и прижал подбородок к груди. Вся его поза выражала такое непоправимое горе и такое раскаяние, что хотелось подойти к нему, погладить по крупной светло-русой голове, прижать его к себе как маленького, успокоить ласковыми словами.

Но женщина не отходила от двери, будто надеялась своим присутствием исправить непоправимое.

– Что с ней? – с усилием произнесла она, – Что с моей доченькой?

– Успокойтесь, – подошел к ней врач, – такое бывает. Это реакция на то, что произошло и что ее страшно напугало. Все-таки попасть в такую аварию, это, знаете ли, без последствий не проходит. К тому же этот ушиб височной кости…

– Может, ей успокоительно сделать?

– Мы делаем все, что положено в таких случаях, – начал раздражаться врач. – Но уколами страха из памяти не вытравишь. Нужно время.

– Сколько?

Врач слегка пожал плечами. Он мог соврать и сказать, что речь идет о нескольких днях или неделях. Но он-то знал, что порой страх, испуг заполняли сознание больных, и как это не печально, дни свои они заканчивали в специальном лечебном учреждении, в народе называемом дурдомом. Ему, конечно, было жаль и мужа больной, и мать, и особенно дочку, да и саму женщину ему было жаль, но медицина в таких случаях бывает бессильна.

– Давайте надеяться на лучшее, – приобняв женщину, он слегка подтолкнул ее к выходу. – Идите, отдохните. Станет ей лучше, я вам лично позвоню.

– Нет, я останусь. Я не могу дома сидеть. Неизвестность хуже.

– Ладно, – устало произнес врач, взглянув на часы. – Я скажу, чтобы вам разрешили сидеть рядом с дочерью. Может, она почувствует ваше присутствие, и это скажется на ней положительно.

– Я тоже останусь с мамой, – послышался робкий голосок девочки, которая схоронилась за шкаф с инструментами, и с испугом наблюдала за происходящим.

Взрослые одновременно посмотрели на ребенка. Женщина стиснула носовой платок в руке, зажала им рот, боясь, что рыдания еще сильнее напугают малышку. Врач безнадежно махнул рукой и тяжелыми шагами направился из палаты.

– Лариса, ты уж сама тут, – проговорил он на ходу медсестре, которая понимающе ему кивнула.

Она подошла к матери больной.

– Елена Сергеевна, посидите здесь, успокойтесь. Хотите воды?

Елена Сергеевна тяжело опустилась на клеенчатый диванчик, сжала голову руками и, раскачиваясь из стороны в сторону, что-то тихо и безнадежно забормотала. Слышно было только «почему» и «что будет».

Врач вышел из палаты, молча постоял над мужем больной, потом выдохнул:

– Надо надеяться.

Муж поднял голову, пристально поглядел прямо в глаза врачу. Видимо, прочитал в них что-то такое, что еще горестнее стал его взгляд, еще ниже опустилась голова, еще сильнее побелели костяшки пальцев.

У врача кончалась долгая ночная смена, дома его ждал отдых, свежие газеты, а здесь он оставлял горе, которое завтра, а может, уже сегодня усилится.

Хотя может и повезти, – мысленно приободрил он себя и родственников. Бывали случаи.

Оперевшись душой на эту оптимистическую мысль, врач уже бодро пошел к выходу из отделения навстречу целому дню отдыха, где нет больных, тревожных вызовов, трагических глаз родственников, прожигающих насквозь. Если думать только о работе, точно сойдешь с ума, причем быстрее и качественнее своих больных. Усилием воли врач заставил себя думать о том, что ждет его за порогом больницы.

…Как ни странно, но за эти несколько дней я привыкла, что ко мне обращаются, называя другим именем. Наталья, Наташа…хорошее имя. И уже сердце не сжимается, когда его произносят. Новое имя, новая жизнь. Какая, где, с кем? Все чужое, непонятное, даже слова не все разбираю. Часто слышу «амнезия», а что это? Болезнь? Но руки и ноги у меня в порядке, боли особой не чувствую. Правда, голова часто болит и кружится до тошноты.

А вдруг это душевная болезнь, вроде падучей. Вот произошло со мной странное: была я Анной, жила до 17 лет как все, а в одночасье все переменилось. В единый момент от моей жизни ничего не осталось, даже имени. То ли в самом деле оказалась я в новой жизни, с новым именем, с новыми родственниками, то ли чудится мне. Слышала я, что сумасшедшие воображают, будто находятся в другом месте, всякие чудища им на пути попадаются, крысы преследуют…

Но одно точно знаю: я в лечебнице, а ангелы – доктора да сестры милосердия. Ко мне все с лаской да по-доброму… Надо у рыженькой спросить, что такое «амнезия». У нее глаза с лукавинкой, но предобрые. И имя у нее красивое, хоть и нерусское – Лариса.

Послышались шаги, и Анна скорее по привычке, чем от страха закрыла глаза.

– Вижу, что вы не спите. Почему вы отказываетесь говорить, общаться? Даже с родственниками? Вас что-то беспокоит?

– Да, – тихо произнесла лежащая на койке женщина, прислушиваясь к звуку своего голоса. – Я не знаю, что со мной, как я сюда попала, и почему меня называют Натальей Николаевной?

Сестра внимательно посмотрела на пациентку.

– Вы попали в автомобильную аварию. Вас привезли сюда без сознания. Почти неделю вы не подавали никаких признаков жизни. При вас были документы, из которых выяснилось, что вы Наталья Николаевна Бегунова. Мы тотчас сообщили вашим родственникам. Они навещали вас, но вы их не признали. Врачи считают, у вас амнезия, потеря памяти. Мы еще не знаем, полная или частичная. Вы до сих пор никого не узнали и не откликаетесь на свое имя.

Анна со стоном закрыла глаза. Как же она может кого-то признать, если в жизни никогда их не видела? Совершенно чужие люди называют ее дочерью, женой и даже мамой, но она-то знает, что ее имя – Анна Афанасьевна Лыкова. Она дочь Афанасия Петровича и Анастасии Куприяновны Лыковых. По молодости лет еще не успела выйти замуж, и детей у нее нет! Но вслух этого произнести не смеет, так как боится. Боится, потому что кое-что поняла про себя из разговора врачей, которые считали, что она спит.