Виктория Холт - Храм любви при дворе короля

Она вышла за человека, душа которого отдана книгам. В Лондоне он казался старше, чем в деревне. К ним приходили мужчины, еще старше Томаса; она прислушивалась к их разговорам, но ничего не понимала.

Джейн знала, что она глупая. Так говорили все в ее семье. Как ужасно, что она, самая недалекая из всех, вышла за одного из самых образованных людей в Англии!

Ей предстояло многому учиться. Раньше она полагала, что жене нужно лишь присматривать за слугами да следить, чтобы на кухне был порядок. Этим ограничивались обязанности ее мачехи. Однако здесь, на Барке, муж ожидал от нее большего.

– Джейн, – объявил он, – я положу к твоим ногам весь мир.

Она сочла это одним из лучших обещаний, какое женщина может услышать от мужа. Но потом выяснилось, что за ним кроется желание обучить ее латыни и требование повторять на досуге проповеди, которые они слушали в церкви Святого Стефана.

– Бедная, маленькая Джейн, – сказал ей Томас, – тебя ничему не обучили, но мы исправим это, любимая. Я же обещал положить весь мир к твоим ногам. Да, Джейн, я дам тебе ключ ко всем сокровищам мира. Великолепная литература – самое большое сокровище мира; ключ к нему – понимание языков, на которых она написана.

Джейн почувствовала себя самой несчастной новобрачной, сбитой с толку, обманутой, и ей захотелось умереть.

Она была лишена всего, что нужно обычным женщинам. В книге, которую написал Томас, озаглавленной «Жизнь Джона Пикуса», оказалось посвящение какой-то женщине. В душе у Джейн шевельнулась ревность, но потом она узнала, что та женщина – монахиня, живущая в монастыре ордена Бедной Кларес, возле Минориса. Как можно ревновать к монахине? Джейн сознавала, что вышла не за обычного человека, а ей очень хотелось бы мужа, которого она могла бы понимать – похожего на отца или братьев. Пусть даже иной раз в сердцах он ее поколотит.

Томас, конечно, любезен и благороден, но его разговоры о важности образования невыносимы.

Томас старался сделать ее не только женой, но и собеседницей. Это все равно, что просить младенца вести разговор с мудрецом.

В дом к ним приходили доктор Лили, доктор Линакр, доктор Колет; они разговаривали с мужем, часто смеялись, потому что у Томаса прекрасное чувство юмора; но ведь не может женщина все время улыбаться, когда причина смеха ей непонятна.

Иногда муж водил ее на прогулку в Сити и с гордостью показывал места, которые считал интересными.

Они часто ходили по Уолбруку и Кэндлвик-стрит, по Тауэр-стрит к Большому Тауэру. Томас рассказывал, что происходило в этих мрачных стенах, но ей не удавалось запомнить, какие короли и королевы причастны к этим событиям, и она нервничала, что не запомнит. Потом он ходил с ней на Гудмен Филдс собирать маргаритки; они сплетали венок и вешали ей на шею; Томас смеялся и поддразнивал ее, потому что она выросла в сельской местности; но даже и тогда Джейн боялась, что он шутит, а она не понимает, что это шутки.

Иногда они ходили берегом или плавали на лодке к Саутуорку, где живут очень бедные люди. Тогда Томас говорил о страданиях бедняков и о том, каким ему видится идеальное государство, где нет подобных страданий. Он любил вести речь об этом государстве, созданном его воображением. Джейн была даже довольна этим, так как Томас не замечал, что она не слушает, и можно было предаться приятным воспоминаниям о Нью-Холле.

Иногда они гуляли по Чипу и Поултри, подходили к храму Святого Павла послушать проповедников. Томас взволнованно поглядывал на нее, надеясь, что она так же восторгается проповедями, как и он. Часто заводил речь об Оксфорде и Кембридже, где учились многие из его друзей. «Как-нибудь, Джейн, я свожу тебя туда», – пообещал он. Она страшилась этого; ей казалось, что эти места окажутся еще более угнетающими, чем Сити с его шумными толпами.

Однажды Джейн наблюдала на улице королевский кортеж. Видела самого короля. Он разочаровал ее своей суровостью и мрачностью. Казалось, подобные демонстрации, на его взгляд, – пустая трата времени и денег. Однако с ним находился принц Уэльский, несомненно, самый красивый на свете принц. Она аплодировала ему вместе со всеми, когда он ехал мимо на сером коне, очень статный, очень красивый в бархатном красном плаще, волосы его блестели, как золото, кто-то в толпе сказал, что лицо его по-девичьи миловидно и вместе с тем очень мужественно. Джейн показалось, будто принц, улыбавшийся и кланявшийся всем, задержал на ней взгляд. Она почувствовала, что краснеет; конечно же, он заметил ее благоговение и восхищение. Потом подумала, что он даже улыбнулся ей и, стоя там, была счастлива, что уехала из Нью-Холл, потому что там не могла бы удостоиться улыбки мальчика, который когда-нибудь станет королем.

Принц поехал дальше, но с Джейн что-то произошло; она больше не чувствовала себя такой уж глупой; и когда Томас рассказывал ей, как взошел на престол король Генрих, она жадно слушала и поняла, что это интересно. Томас обрадовался этому интересу, и когда они вернулись на Барку, прочел ей свои записки, сделанные в юношеском возрасте, когда его отправили в поместье кардинала Мортона. Записки он переводил для нее с латыни на английский, и ей очень понравилась история восшествия на престол Тюдоров; она плакала от жалости к двум маленьким принцам, убитым, как сказал Томас, в Тауэре по приказу их злобного горбатого дяди, Ричарда Третьего. Из-за смерти Артура плакать она не могла, потому что, будь Артур жив, тот прекрасный принц, что улыбнулся ей, не мог бы стать королем. Поэтому она решила, что смерть Артура не трагедия, а скрытое благодеяние.

Томас, восхищенный ее интересом, дал ей урок латыни; и хотя Джейн схватывала медленно, у нее появилась надежда, что она сможет кое-чему научиться.

Она много думала о красивом принце, но подслушанный однажды разговор испугал ее и обратил мысли к отцу принца – королю с каменным лицом.

Джон Мор приехал навестить сына и невестку. Человек с добрым лицом и проницательными глазами, он, как и Томас, был юристом.

Тесть потрепал Джейн по голове, пожелал счастья и спросил, не ждет ли она ребенка. Она покраснела и ответила, что нет.

До ее ушей донеслось, как он говорил Томасу, что жениться – значит запустить руку в мешок с угрями и змеями. На одного угря приходится семь змей.

Джейн не понимала, доволен тесть или нет выбором сына; и не могла представить, какое отношение имеют угри и змеи к ней с Томасом.

Но кое-что она поняла.

Джон Мор сказал сыну:

– А твоя глупость в парламенте стоила мне ста фунтов.

– Моя глупость?

– Послушай, сын. Меня несправедливо посадили в тюрьму по ложному обвинению. И освободиться мне удалось, только выплатив эти деньги. Весь Лондон понимает, что я заплатил за тебя штраф. Виновным был ты. Поскольку с таким жаром выступал против дотации, запрошенной королем, что парламент урезал ее чуть ли не вдвое. Король хочет показать подданным, что такого поведения не потерпит. Ты совершил глупость. Теперь алчные королевские глаза обращены в нашу сторону и, думаю, никогда не выпустят нас из виду.