Карин Монк - Ведьма и воин

Огонь ярко горел, а сосуды с травами дымили еще сильнее, чем раньше, делая горячий и сырой воздух почти нестерпимым. Очевидно, кто-то уже заходил в комнату рано утром, чтобы проделать необходимые процедуры, но сейчас Дэвид в одиночестве лежал, вытянувшись под прессом тяжелых одеял и звериных шкур. Он хрипел и кашлял, уткнувшись лицом в подушку, и казалось, что каждый его судорожный вздох может стать последним. Гнев захлестнул Гвендолин, и от ее меланхолии не осталось и следа. Возможно, ей и не хватает практического опыта, но уж определить, что ребенок мучается, она в состоянии. Моргая от щиплющего глаза дыма, она заставила себя улыбнуться.

– Доброе утро, Дэвид, – бодро поздоровалась она, направляясь к окнам. – Боже мой, в твоей комнате такой густой дым, что можно подумать, будто начался пожар. Давай посмотрим, нельзя ли разогнать его.

Она распахнула деревянные ставни всех трех окон, и мрачная комната наполнилась светом. Свежий воздух легким ветерком ворвался внутрь, рассеивая дым и вытесняя его из комнаты.

Дэвид со страхом наблюдал за ней.

– Элспет и Ровене это не понравится.

– Вероятно, нет, – согласилась Гвендолин. – Но разве тебе не надоело все время лежать в темноте и дышать этим ужасным воздухом? Мне бы точно надоело.

Он помялся, как будто подыскивал правильный ответ:

– Элспет говорит, что это полезно для меня, а мой папа говорит, что я должен слушаться Элспет. – Он опять закашлялся.

– Все это надо изменить. – Она взяла лежащую рядом с очагом кочергу и стала разбирать поленья, чтобы уменьшить жар. – Если Элспет делает все правильно, почему же ты так сильно болеешь?

– Господь наградил меня слабым здоровьем, – ответил мальчик. – Как у моей мамы.

Он произнес это совершенно бесстрастно, без гнева или жалости к самому себе. Гвендолин подумала, что такое объяснение его ухудшающегося здоровья ребенку вдалбливали с самого раннего детства.

– И это все? – фыркнула она. – А мне уже начинало казаться, что с тобой происходит что-то серьезное. Если тебя мучает только слабость, мы должны сделать тебя сильным. Но я не знаю, каким образом ты можешь почувствовать себя лучше, лежа в темноте и вдыхая спертый воздух, который способен свалить с ног даже самого сильного воина.

Она стала выносить сосуды с курящимися травами в коридор. К тому времени когда последний оказался за порогом комнаты мальчика, теплый ветерок из раскрытых окон почти очистил помещение. Кашель Дэвида значительно уменьшился.

– Элспет рассердится, когда увидит, что ты сделала, – участливо предупредил он.

– Я в этом не сомневаюсь, – согласилась Гвендолин, заговорщически подмигивая ему. – Но твой папа попросил меня помочь тебе выздороветь, а мои методы отличаются от методов Элспет.

Лицо мальчика застыло.

– Ты собираешься заколдовать меня?

– Что за глупая мысль, – упрекнула она его. Поскольку ей придется ухаживать за мальчиком, даже если это продлится всего лишь один день, очень важно завоевать его доверие. – Я не собираюсь делать ничего такого, Дэвид. Мне просто хочется, чтобы ты почувствовал себя лучше.

Он внимательно смотрел на приближавшуюся к нему Гвендолин, как будто размышлял, верить ей или нет. В комнате стало гораздо прохладнее, но лицо Дэвида было по-прежнему покрыто потом, а наволочка подушки оставалась влажной. Гвендолин приложила ладонь к его лбу и нахмурилась, взглянув на груду одеял и шкур, придавивших его к матрасу.

– А ты бы не хотел снять часть этих одеял?

Дэвид не сводил с нее недоверчивого взгляда.

– Мне очень жарко, – пожаловался он. – Но Ровена говорит, мне запрещено трогать одеяла.

– Я поговорю с Ровеной, – успокоила его Гвендолин, отбрасывая в сторону тяжелые шерстяные пледы и меховые шкуры.

Она предположила, что их не проветривали несколько недель – так сильно все вещи пропитались запахами дыма, пота и болезни. Добравшись до простыни, Гвендолин выбрала два относительно свежих одеяла и заботливо укрыла мальчика. Кладя его худые руки поверх мягкого шерстяного одеяла, она заметила, что одна из них была перевязана полоской пропитанной кровью ткани, а вторая испещрена небольшими уродливыми шрамами, оставшимися от предыдущих процедур. Она поняла, что эти надрезы были сделаны Элспет и другими лекарями, пускавшими мальчику кровь. Затем ей пришли на память слова Ровены, сообщавшей Макдану, что Дэвиду отворяли кровь и вчера, и позавчера, чтобы изгнать скопившиеся в его теле яды. Она нахмурилась, глядя на шрамы, и подумала, что неразумно так часто подвергать ребенка подобной экзекуции.

– Ну вот, – сказала она, подоткнув со всех сторон легкое одеяло. – Тебе достаточно тепло?

Он кивнул.

– Хорошо. Ты сегодня что-нибудь ел?

– Я не голоден.

Осунувшееся лицо мальчика и его исхудавшее тело свидетельствовали о том, что недуг уже давно лишил его аппетита. Гвендолин вспомнила: Макдан говорил ей, что болезнь Дэвида началась с желудочного недомогания. Макдан также говорил, что пища не удерживается в его организме и что ребенок практически не может есть.

– Ты не поправишься, если не будешь есть, – заметила Гвендолин, придвигая стул к кровати и усаживаясь на него. – Твое тело нуждается в пище, чтобы стать сильным.

Мальчик смотрел на нее с усталым безразличием. Вне всякого сомнения, он уже много раз слышал это раньше.

– У меня нет сил, чтобы есть.

– У тебя болит живот?

– Иногда.

– А сейчас болит? – настаивала она, стараясь определить симптомы болезни.

– Нет.

– А еще где-нибудь болит?

– Иногда.

– Где?

Он пожал плечами:

– Везде.

Гвендолин задумалась над его словами.

– Резкая внутренняя боль, как будто тебя пронзила стрела, или внешняя?

– Внешняя.

– А сейчас болит?

Он кивнул.

– А ты чувствуешь себя лучше после того, как Элспет отворяет тебе кровь? – с любопытством спросила она.

Голубые глаза мальчика широко раскрылись.

– Я не хочу, чтобы мне сегодня пускали кровь, – всхлипнул он.

– Я не собираюсь делать тебе кровопускание, – поспешила успокоить его Гвендолин. – Мне просто интересно, становится ли тебе от этого лучше.

Он отрицательно покачал головой.

– Мне очень больно, когда она разрезает мне руку, а потом я всегда чувствую сильную слабость. Но Элспет говорит, что пользу от кровопускания нельзя почувствовать сразу. И лучше пусть мне режут руку, чем прочищают желудок. Прочищение желудка – это ужасно. – Он с отвращением сморщил нос.

Гвендолин на мгновение задумалась. Откровенно говоря, ей не приходилось раньше иметь дело с кровопусканием и прочищением желудка, хотя она знала, что эти процедуры широко использовались лекарями. Но шрамы на руке Дэвида свидетельствовали о том, что это делалось слишком часто. Если его состояние тем не менее не улучшалось, а наоборот, бедный мальчик все больше слабел, зачем продолжать мучительные процедуры?