Елена Арсеньева - Сёстры-соперницы

Тем временем ручка все более поддавалась усилиям чертова Казика, и Александра забеспокоилась: а что будет, если она не сможет оглушить поляка кувшином? Поднять крик – для того, чтобы прибежал Чезаре и присоединился к насильнику? Александра чуяла, сидя бок о бок с Чезаре, что сдержанность итальянца весьма обманчива, а потому боялась его куда больше пана Козла. Наверное, на шум прибежит и хозяин – но Александра уже узнала в Граце, что такое добропорядочные австрийцы, и не надеялась ни на кого – только на себя и на Бога.

Пан Казик от усилий и неудовлетворенного желания потел сильнее обычного, и Александру даже через дверь замутило от его вони. «Засов» держался уже на честном слове, решающая минута была близка… как вдруг напряженный слух Александры уловил почти бесшумные, торопливые шаги по коридору, потом послышалось неразборчивое, но весьма возмущенное восклицание, звук удара – и падение тяжелого тела.

На миг Александра впала в столбняк от изумления, которое сделалось сродни потрясению, когда она различила злобную итальянскую скороговорку. Чезаре! Она еще выше занесла кувшин, готовясь отвесить добрый удар по голове итальянца, однако же приоткрывшаяся дверь сильным рывком из коридора была поставлена на место, а потом послышался такой звук, как если бы по коридору волокли что-нибудь тяжелое.

Александра едва не выронила кувшин и обессиленно прислонилась к стене…

Не скоро она поверила, что опасность миновала, но теперь на смену страху явилось любопытство поглядеть, не убил ли Чезаре пана Казика, а ежели убил, что намерен сделать с телом. И, в конце концов, даром она, что ли, одевалась?

Прислушавшись, Александра проворно выдернула из ручки стул-спаситель и, не дыша, вышла в узкий коридор, в самом конце которого чуть брезжил огонечек: верно, там была комната Чезаре.

Александра кралась, недоумевая, неужели этот шум не потревожил никого в трактире? Но, очевидно, хозяин-австрияк и вообразить не мог, что в его заведении может произойти нечто недобропорядочное, а потому мирно похрапывал под своею периною… и должен был благодарить за это своего ангела-хранителя, ибо, когда б он узрел то, что открылось глазам Александры, то непременно испустил бы дух. А она увидела…

Она увидела пана Казика, ничком валявшегося на полу неопрятной кучею жирной, белесой голой плоти. Над ним стоял Чезаре и, с ненавистью глядя на бесчувственного поляка, расстегивал штаны, бормоча:

– Carogna! Sudicio bestiame! [14] Мерзавец! Грязная скотина! (итал.). Думаешь, я не хочу ее? И она принадлежит мне, но прежде – синьору! Да я лучше отрежу себе свой membro [15] Член (итал.). , чем прикоснусь к ней. А ты, ты… осмелился протянуть свои грязные лапы к чужому добру? Тебя обуревало вожделение? Ничего! Я сейчас покажу тебе, что такое истинное вожделение!

С этими словами он вздернул слабо стонущего пана так, что тот взгромоздился на карачки, склонился над ним и… и Александра в первый раз в своей жизни (она могла только молиться, чтобы и в последний!) увидела содомский грех.

Приступ подступающей рвоты сотряс ее тело, и только этим спаслась она от обморока. На подгибающихся ногах, согнувшись, побежала куда-то, уткнулась, ничего не видя, в какую-то преграду, со стоном зашарила по ней… руки наткнулись на тяжелый железный засов, рванули его с силой, которую Александра и не предполагала в себе.

Хорошо смазанный засов бесшумно отъехал в сторону. Дверь распахнулась, влажная прохлада припала к лицу. Мгновенно стало легче, ноги перестали дрожать – и Александра ринулась с крыльца в непроглядную ночь, как в омут свободы.

Она не знала, куда идти. Знала только, что не в горы, потому что за горами лежала Италия, а в Италии ей делать было решительно нечего. На фоне темного неба вершины Альп чудились еще более темными, аспидно-черными нагромождениями, и Александра, повернувшись к ним спиной, во всю прыть кинулась мимо спящих домиков городка.

Тучи разошлись, и стремительный бег по небу зверей зодиака почему-то растрогал Александру до слез. Однако чем ближе подступало утро и чем более высветлялось небо с восточной стороны, тем более беспокойство забирало ее душу. Александра в девочках была прилежнейшей ученицей (отец ее задался целью дать дочери приличное образование), однако география давалась ей всего хуже, но, впрочем, не настолько, чтобы не усвоить: если направляться к северу, восток будет справа, ну а если к югу, то слева. Александра всей душой и телом стремилась на север, однако небо светлело почему-то с левой стороны. Нет, не может быть, убеждала себя Александра, готовая уж лучше расписаться в своей забывчивости, чем признать очевидное и пугающее: она ведь повернулась спиной к горам, горы на юге!.. И так она и шла, упрямо устремив взор в каменистую тропку, которой сменилась дорога. Но когда рассвело, пришлось признать: она идет безнадежно на юг.

Горы были везде: справа и слева, позади и впереди. Куда бы Александра ни обратила взор, везде представали пред ней необычайной величины предметы, которые природа для того здесь поместила, чтобы вселять в сердце человеческое чувства ужаса и восторга враз. В каменных стенах открывались пещеры, которые походили на те, из коих в театральных представлениях являются львы и медведи. Однако вблизи пещеры оказались не столь забавны. В какую-то Александра решилась заглянуть. Сия расщелина была столь мрачна, что вода, истекающая из нее, чувствовала, казалось, облегчение, когда покидала эти тяжелые своды, а потому и бежала столь стремительно. Здесь Александра напилась, умылась. Вода была студеной, даже лоб заломило, и Александра ненадолго присела на жесткий островок травы, привалилась к камню, дала отдых усталым ногам. О, если б могла отдохнуть и голова ее, в которой так больно толкались мысли!

К досаде, что неверно выбрала дорогу, примешалась острая тоска по дому, где, верно, по ней тоже истосковались. Небось, кузина Евдокия ищет ее, да и бабушка, прослышав, что внучка не приехала на московскую свадьбу, сбилась с ног. В выигрыше только князь Андрей, которому не привелось венчаться с нелюбимой. Ну что же, хоть кому-то хорошо от того, что она сегодня сидит в альпийской теснине и не представляет, что делать дальше. Ох и устала же она! Понятно – ночь-то прошла в таких передрягах… Хорошо бы сейчас немножко подремать. Может быть, голова перестанет болеть. Она с наслаждением смежила веки и уснула прежде, чем поняла, что засыпает.

Когда Александра вновь открыла глаза, уже близился полдень и стояла ужасная жара. Умывшись ледяной водой и напившись, она со всех ног побежала по горной тропе, досадуя, что потеряла столько времени на сон, что хочет есть, а с собой у ней нет ничего, что принуждена идти на юг, а не на север… словом, досадуя на все, всех и вся, а прежде всего – на себя. Возвращаться – значило неминуемо столкнуться с преследованием: едва ли Чезаре не пустился в погоню. А если идти вперед, может быть, когда-нибудь и удастся одолеть эти Альпы и выйти в Италию и там попытаться найти помощь и защиту. В Риме есть российский посланник, а он наверняка знает отца. Значит, поможет!