Лоретта Чейз - Рискованный флирт

– Ты очень гордая и храбрая, я это уважаю и восхищаюсь тобой, дорогая. – Бабушка похлопала ее по коленке. – И ты единственная, кто меня понимает. Мы всегда были скорее сестры и подруги, чем бабушка с внучкой, верно? Так вот, как твоя сестра и подруга я говорю тебе, что Дейн – великолепный улов. Советую навесить крючки и изловить его.

Джессика сделала большой глоток коньяка.

– Это тебе не треска, Женевьева. Это большая голодная акула.

– Тогда тебе нужен гарпун.

Джессика покачала головой.

Женевьева откинулась на подушки и вздохнула.

– Ладно, не буду тебя пилить, это несимпатично. Я просто надеюсь, что его реакция на тебя не такая, как твоя на него. Этот человек всегда получает то, что хочет, Джессика, и как бы тебе не попасться ему на удочку.

Джессика передернулась:

– Такой опасности нет. Он не хочет иметь никаких дел с леди. По рассказам Берти, Дейн считает респектабельных женщин разновидностью поганок. Единственная причина, по какой он со мной разговаривал, стремление развлечься, попытаться меня шокировать.

Женевьева хохотнула:

– Ты имеешь в виду часы? Восхитительный подарок ко дню рождения. Еще восхитительнее из-за выражения лица Берти, когда я открыла коробку. Я никогда не видела у него такого красного лица.

– Видимо, потому, что ты ее открыла в ресторане, когда граф Эсмонд на нас смотрел.

Что ее больше всего раздражает, подумала Джессика, так это почему она не могла воспылать похотью к Эсмонду? Он тоже очень богат. И красив до умопомрачения. И он цивилизованный человек.

– Эсмонд – весьма забавный молодой человек, – сказала Женевьева. – Жаль, что он уже занят. В его глазах появлялось нечто интересное, когда он говорил о миссис Боумонт.

Женевьева рассказала Эсмонду о картине за десять су и о том, что Джессика уверена, что она значительнее, чем кажется. Эсмонд предложил попросить миссис Боумонт назвать им экспертов, которые почистят и оценят вещь, а также представить ей Джессику. Они договорились о встрече на завтра, когда миссис Боумонт будет помогать на бенефисе в пользу вдовы ее бывшего учителя.

– Посмотрим, появится ли что-то интересное в ее глазах завтра, вернее, уже сегодня, – сказала Джессика. – Хотела бы я быть уже там. Чувствую полное нежелание ложиться спать. У меня гадкое ощущение, что мне приснится акула.

Джессике было бы гораздо легче, если бы она узнала, что стала причиной ночных кошмаров Дейна.

То есть начинались сны вполне нормально, доскональными сценами похоти и сладострастия. Поскольку ему часто снились фемины, то при пробуждении его не трогало возбужденное состояние его вошедшего в поговорку «дышла», и маркиз не беспокоился, что видит во сне вызывающую раздражение сестру Берти Трента. Наоборот, Дейн с удовольствием ставил на место надменную гордячку, «синий чулок»: на спину, на колени и не раз в такие позы, какие вряд ли возможны с точки зрения анатомии.

Беда в том, что каждый раз, когда во сне он был на грани того, чтобы залить девственное лоно горячим семенем Баллистеров, он просыпался. Иногда он оказывался по горло в трясине, иногда в кандалах в вонючей камере, и по нему ползали твари, которых он был не в состоянии стряхнуть. Иногда лежал в морге на столе, подготовленный к вскрытию.

Будучи человеком немалого интеллекта, Себастьян не трудился разъяснять себе эти символы. Все, что происходило в ночном кошмаре, было в переносном смысле отражением того, что происходит с мужчиной, когда его подцепит на крючок фемина. Однако он не понимал, зачем мозг предъявляет ему во сне мерзкие картины того, о чем он и так знает.

Годами ему снились женщины, с которыми он не собирался связываться. Несчетное число раз он просыпался и воображал, что проститутка рядом с ним – леди, которая ему нравилась. Совсем недавно он сделал вид, что чувственная французская шлюха была Лилией Боумонт, и он ушел настолько удовлетворенный, как будто она и вправду была той ледяной стервой. Нет, более удовлетворенный, потому что проститутка проявила энтузиазм, а настоящая Лилия Боумонт прочистила бы ему мозги каким-нибудь тупым инструментом.

Короче, до сих пор у Дейна не было противоречий между фантазией и реальностью. Он встретил Джессику Трент и почувствовал совершенно нормальное вожделение. В воображении он жаждал каждую красивую женщину, которую видел. У него был чудовищный сексуальный аппетит, унаследованный, он не сомневался, от шлюхи-матери с ее горячей итальянской кровью. Когда он желал респектабельную фемину, он находил ей на замену проститутку, платил и имел ее.

Что он и сделал во сне с сестрой Трента – вернее, попытался сделать, потому что у него никак не получалось дойти до конца.

Его расстраивали не только сны. Инцидент в заведении «Двадцать восемь» не убил в нем потребности в продажных женщинах, но оставил кислый привкус во рту. Он не вернулся к Хлое, чтобы взять ее там, где оставил, и с тех пор не брал других проституток. Он говорил себе, что извращенное любопытство Боумонта не может быть причиной для полного отказа от услуг проституток. И все-таки Дейн чувствовал крайнее нежелание входить в комнату с какой-нибудь fille de joie, [4]что создавало серьезную проблему, потому что он был слишком привередлив, чтобы поиметь женщину в зловонном парижском переулке.

И потому при несговорчивых снах и противном вкусе во рту он не мог изгнать вожделение к мисс Трент испытанным способом. А потому через неделю у Дейна заметно испортился характер.

И значит, Берти Трент выбрал самое неудачное время, чтобы сообщить ему, что грязная заплесневелая картина, которую мисс Трент купила за десять су, оказалась исключительно ценной русской иконой.

Было несколько минут после полудня, и лорд Дейн только что увернулся от воды, которую выплеснули из лохани с верхнего этажа дома на рю де Прованс. Он был так поглощен процессом спасения своего костюма, что не заметил приближения Трента, а когда заметил, тот был уже рядом и с жаром излагал свои волнующие откровения.

Когда Берти на долю секунды замолк, чтобы набрать в грудь воздуха, маркиз, сдвинув брови, спросил:

– Русская что?

– Акон. То есть это не дрянь какая-нибудь, а их языческая картина с массой золотой краски и золотого листа.

– Думаю, ты имел в виду икону. В таком случае, боюсь, твою сестру разыграли. Кто ей сказал такую чушь?

– Лефевр, – сказал Берти.

Лорд Дейн почувствовал холодок в груди. Лефевр был самым уважаемым оценщиком в Париже. С ним приходили консультироваться даже от Акерманна и «Кристи».

– На свете не счесть икон, – сказал Дейн, – но если эта хорошая, то твоя сестра провернула отличную сделку за десять су.

– В раму вставлены маленькие драгоценные камушки: рубины, жемчуг и прочее.