Лючано Де Крешенцо - Елена, любовь моя, Елена!

– Вот какой конец ждет всех врагов моего отца! – с победоносным видом заявил Неоптолем.

– Да разве ж он теперь враг! – возмутился Леонтий. – Я сам видел, как после гибели Гектора Приам целовал Ахиллу руки!

– И еще будет целовать, поверь мне, Леонтий, особенно теперь, познакомившись с моим мечом! Наверно, они уже и повстречались в мрачном Аиде, и старик поведал моему отцу, что сын его – самый отважный из ахейцев!

С этими словами Неоптолем швырнул окровавленную голову на кучу отбросов. Леонтию хотелось подобрать бедную седую голову и отдать ее Гекубе, но он не осмелился взять ее. Нет, он был явно не создан для войны. Как же ему хотелось найти поскорее Экто и убежать с ней как можно дальше от Трои!

Выйдя во внутренний дворик царского дворца, он увидел за алтарем пожилую женщину и с ней десяток девушек: укрывшись там, они жались друг к дружке в отчаянной попытке спастись от рыскавшей по дворцу солдатни. Это была Гекуба со своими служанками. Елены, однако, Леонтий не нашел и здесь.

Сидевший в брюхе коня рядом с ним греческий герой Акамант, схватив за руку одну из девушек – Климену, хотел утащить ее с собой, но остальные вцепились в нее и не отпускали.

– Где Елена? – спросил Леонтий друга.

– Не знаю, – ответил Акамант, занятый Клименой. – Иди к Менелаю, он тоже ее ищет.

– Виновница наших бед спряталась в храме, – с готовностью подсказала Гекуба, тщетно надеясь, что Акамант оставит в покое свою жертву и побежит разыскивать Елену. – Возьмите ее себе, о мужчины, если это доставит вам удовольствие, и пощадите порядочных женщин!

Но Акамант не поддался на уловку и с удвоенной энергией принялся отрывать от остальных красавицу Климену. Леонтий же помчался вверх по тем же улочкам, по которым недавно спускался, но, влетев в храм, не нашел там ни Елены, ни тем более Экто. Зато он увидел Кассандру, отбивавшуюся от свирепого Аякса Оилея.

Воин схватил деву и старался овладеть ею. Кассандра же, сопротивляясь, ухватилась за деревянную статую Афины, которой заменили Палладий, и вопила еще громче, чем тогда, когда прорицала всякие несчастья.

Леонтий беспомощно наблюдал за этой сценой. Что делать? Аякса-малого можно было усмирить, лишь вступив с ним в поединок не на жизнь, а насмерть. За Экто он, конечно же, пошел бы на все, а вот ради Кассандры…

Между тем Оилей так рванул деву к себе, что та упала за землю в обнимку со статуей богини. Распаленный воин, не обращая на это внимания, как-то изловчившись, все же изнасиловал ее. В древних текстах отмечается, что в этот момент глаза статуи устремили взор к небу, да так и остались навсегда – в знак того, что Афине отвратительно подобное кощунство. Между прочим, она не оставила насильника безнаказанным: по пути на родину Аякс-малый потерпел кораблекрушение, а когда он попытался спастись, ухватившись за вершину скалы, Афина выкрала у Зевса молнию и расколола эту последнюю опору героя: свою смерть он нашел в морской пучине.

Леонтий совсем пал духом: он не нашел ни Елены, ни Экто и не знал, где же их искать. Счастье еще, что он не знал, где дом Деифоба, в противном случае ему пришлось бы присутствовать при куда более жестокой сцене, чем та, которую он увидел в храме.

Младший брат Париса Деифоб, всего за месяц до падения Трои получивший в жены Елену, как и все его предшественники, безумно в нее влюбился. В ту ночь на свою беду он пытался защитить жену от одновременного нападения двух самых опасных вождей греческого воинства – Менелая и Одиссея. И если первый появился с мечом в руках прямо перед ним, то второй, славящийся своим коварством, проникнув через черный ход, напал на хозяина дома сзади. Деифоб резко обернулся, и Менелай, немедленно воспользовавшись этим, причинил ему сразу несколько ужасных увечий: сначала отрубил Деифобу руки, потом ноги, нос, уши и язык, и лишь когда троянец превратился в безобразный кусок мяса, добил его окончательно.

Прикончив Деифоба, обманутый супруг переключился на Елену и уже занес было над нею свой карающий меч, но дочь Тиндарея, не дав разъяренному герою опомниться, распахнула тунику на своей белоснежной груди. Тут Менелаю изменили силы, и меч выпал у него из рук. [117]

– Экто, Экто, любовь моя, где ты? – кричал между тем Леонтий, бегая по улицам Трои. Кричал и плакал. Он осматривал дома – опустевшие или забитые трупами и умирающими троянцами, продолжая звать любимую, но никто не мог ему ответить.

– Экто, Экто, где ты?

Леонтий переворачивал на улицах все женские трупы, чтобы заглянуть им в лицо. Пытался – тщетно, конечно, – расспрашивать умирающих:

– Экто, вы не видели Экто?

В городе уже начали полыхать первые дома. Троя горела, а Леонтий все еще не знал, где искать ему любимую. Вдруг, пробегая вдоль городских стен, он увидел дровяной сарай, а за ним – потайной ход. Что, если Экто укрылась именно там, в тоннеле? Языки пламени уже лизали дровяной сарай, и чтобы пробраться туда, надо было пройти сквозь завесу огня и дыма. Но Леонтий не испугался: стащив тунику с убитого троянца, он обмотал ею голову и, пригнувшись, бросился в пламя.

Леонтию казалось, что он вот-вот задохнется, но он вбежал в пещеру, с которой действительно начинался подземный ход, и сразу же в глубине, у стены увидел Экто: она держала на руках маленького ребенка, а рядом стоял убеленный сединами мужчина. Правой руки у него не было, а в левой он сжимал длинное ясеневое копье. Отбросив тунику, которой была обмотана его голова, Леонтий выхватил меч. Он уже был готов поразить троянца, как вдруг Экто узнала его.

– Не надо, Леонтий! – закричала она. И стоявший рядом мужчина сразу опустил копье.

– О сын! Сын мой! Я же отец твой, Неопул!

Меня зовут Криний, [118]недавно мне исполнилось пятнадцать. Я сын троянки по имени Экто и критского героя Неопула. Сам я родился в Трое и прожил там до трехлетнего возраста. Когда-то мой отец был царем Гавдоса – нашего маленького острова, находящегося чуть южнее Крита, а сейчас он предается отчаянию в мрачном царстве Аида, так как его убил родной брат Антифиний в тот самый день, когда он вернулся на родину.

Поскольку мне было только три года, помнить, как было дело во всех подробностях, я, конечно, не могу, однако нередко у меня возникает чувство, будто я сам присутствовал при убийстве отца. Так и вижу эту сцену: клинок, вонзающийся в грудь, кровь, брызнувшую из раны, горе, и слезы моей матери, люди, бегущие на помощь.

Мы высадились на Гавдосе после долгого и трудного плавания. Народ встречал нас криками ликования, и меньше чем за час жрецы приготовили все необходимое для принесения жертвы Посейдону за то, что он послал нам попутный ветер. Черного бычка украсили гирляндами из листьев лавра и приготовили к закланию, девушки по критскому обычаю затеяли хоровод, а на берегу соорудили деревянный помост, обращенный в сторону Трои.