Лючано Де Крешенцо - Елена, любовь моя, Елена!

Однако здесь ей на помощь поспешил жрец храма Аполлона Лаокоон.

– Как же вы простодушны, троянцы, – сказал он, – и как плохо знаете Одиссея! Неужели вы поверили, что ахейцы и впрямь уплыли?

– Так что же нам делать?

– Уничтожить коня, – отрезал Лаокоон.

– Но это же дар!

– Не верю грекам, дары приносящим! [108]– крикнул он и изо всей силы метнул в коня копье. Оно вонзилось в спину колосса, пробив обшивку на несколько сантиметров. Это посеяло панику среди присутствующих. Не подними троянцы ужасного шума, они, конечно, услышали бы, как глухо звякнуло в утробе коня оружие и как вскрикнул испуганный Эпей. Леонтий тоже едва не закричал. Вы только поставьте себя на его место: шестнадцатилетний мальчишка очутился, можно сказать, в деревянном гробу, в темноте, с двадцатью двумя незнакомыми ему воинами, прекрасно понимая, что в любую минуту их всех могут обнаружить и сжечь живьем. Доносившиеся до его слуха предложения троянцев кого угодно привели бы в ужас: сначала – «спалим его», потом – «бросим в море», а затем последовали предложения Тиметия ввести коня в город, крики Кассандры и удар копья Лаокоона, пробившего обшивку в нескольких сантиметрах от головы Неоптолема. Да тут инфаркт можно было получить! К чести сына Ахилла надо признать, что он, в отличие от Леонтия, сохранял полное самообладание и только попросил сидевшего рядом с ним на одной скамье Тоанта немного подвинуться, так как ему мешает торчащий бронзовый наконечник копья.

Кто-то из троянцев, опасаясь, как бы богиня не обиделась, вытащил копье из коня – к немалому облегчению сидевших в нем ахейцев. Ведь до этого момента бедняги находились в кромешной тьме, а теперь благодаря пробитой копьем дырке хоть и с трудом, но могли кое-что разглядеть. Леонтий, например, увидел, как тихо плачет сидевший напротив него Эпей. Но вот до них вдруг донесся шум: это троянцы тащили Синона – «подсадную утку», оставленную Одиссеем в болоте. Связанный по рукам и ногам, он предстал перед Приамом. Ахеец отчаянно рыдал и, не жалея бранных слов, поносил своего двоюродного брата.

– О великий Приам, славящийся своей мудростью по обе стороны моря, пощади Синона! – говорил он, жалостно всхлипывая. – Мне пришлось скрываться здесь от вероломнейшего из смертных – Одиссея.

– Я слишком хорошо знаю Одиссея, возможно, даже лучше, чем ты, – признался старый царь, – и боюсь его хитроумных выходок больше, чем подвигов на поле брани. Но поведай же нам, что с тобой приключилось.

– О потомок Зевса, – продолжал Синон, несколько приободренный сочувственным тоном Приама, – хоть мы с Одиссеем и двоюродные братья, он назначил меня в жертву Посейдону, но не для того, чтобы задобрить бога – это было бы естественно перед дальним морским путешествием, – а для того лишь, чтобы избавиться от опасного свидетеля, который по прибытии на родину мог бы изобличить его как убийцу. Я имел несчастье выслушать от одного раба признание о преступном плане, который вынашивал лукавый Одиссей против злополучного Паламеда.

– Если твои слова – правда, – сказал царь, – то как же тебе удалось остаться в живых? Насколько я знаю, Одиссей никогда не прощает своих врагов.

– А получилось так, что когда жрец уже занес надо мной жертвенный нож, Борей наслал на нас свежий ветер из Колхиды, и все бросились к кораблям, чтобы спустить их поскорее на воду. Тогда я, связанный, скатился с алтаря и кое-как добрался до болота.

– Скажи же, о Синон, – продолжал расспрашивать Приам, – с какой целью ахейцы оставили на берегу это огромное чучело? И почему придали ему форму коня?

– Потому что мы, греки, почитаем Афину – коней покровительницу: не зря ведь именуют ее еще и Гиппией. Последнее время богиня гневалась на нас за то, что мы похитили Палладий. Вот Калхант и посоветовал нам построить коня, чтобы смягчить гнев богини.

– Но зачем же такого огромного?

– Чтобы богиню умилостивить и чтобы вы, троянцы, не могли втащить его в город. Однажды Одиссей и Эпей подобрались к самым Скейским воротам и на глазок прикинули высоту их арки. А потом построили коня так, чтобы он не прошел в ворота.

– Похоже, он подучен Одиссеем, – вскричал Лаокоон и, обнажив меч, бросился на Синона, но два телохранителя Приама успели его удержать.

– Да я ненавижу Одиссея больше всех на свете! – запротестовал ахеец.

– Неправда, неправда! – продолжал неистовствовать Лаокоон, обращаясь к троянцам. – Это Одиссей научил его таким речам, а он теперь лжет и сам знает, что лжет!

– Пусть Афина покарает меня на этом месте, если я говорю неправду! – с поразительной дерзостью продолжал стоять на своем Синон.

– Хорошо, – согласился Лаокоон, – но поскольку речь идет о конях, сейчас Посейдон укажет нам, лжешь ты или нет. [109]Я принесу в жертву создателю коней быка и попрошу его послать нам свое божественное знамение!

Зачем он это сказал! Из морской пучины у острова Тенедос всплыли на поверхность два огромных морских змея; они быстро достигли берега и обвили тела двух мальчиков, игравших у воды. Это были сыновья Лаокоона. Тщетно пытался жрец освободить детей от мертвой хватки гадов: после короткой борьбы чудовища раздавили и детей, и его самого.

В Неаполе в городском парке есть мраморная репродукция группы «Гибель Лаокоона и его сыновей», оригинал которой хранится в музее Ватикана. [110]Мальчишкой я подолгу стоял перед ней как зачарованный и думал: интересно, бросился бы мой отец в подобной ситуации спасать меня от таких чудовищ или нет? Помню, пытаясь лучше «прочувствовать» сцену, я взбирался на пьедестал «группы» и читал наизусть стихи Вергилия:

Сожрав своих жертв, морские гады уползли в город и свернулись у ног статуи Афины. Теперь божественное знамение было осознано всеми: «Змеи наказали Лаокоона за то, что он противился принесению дара Афине, и свернулись у ног богини, свидетельствуя тем самым, что подвластны ее воле».

Но если хорошенько подумать, то истолковать происшедшее можно было и проще, и, главное, разумнее: «Берегитесь, троянцы, опасности, грядущей с Тенедоса!»

После этого у троянцев не оставалось никаких сомнений: коня нужно ввести в город и установить на самом высоком месте, как ясно дала им понять богиня. Предприятие, скажем прямо, было не из легких, ибо к весу коня прибавлялся и вес двадцати трех воинов в доспехах и с оружием. Однако египтяне своими пирамидами доказали, что, если сильно захотеть, можно сделать и невозможное, а троянцы не желали ни в чем им уступать. С помощью сложной системы канатов и катков они умудрились дотащить деревянное чудище до Скейских ворот, а затем, сломав центральную арку, протиснули через нее коня в город. [112]Наконец они добрались до самого трудного участка – крутого подъема от ворот к храму Афины. Это была узенькая, ведущая вверх дорожка без всяких оградительных бортиков. Несколько раз возникала опасность, что конь, с трудом удерживаемый троянцами, рухнет на крыши расположенных ниже домов.