Хелен Холстед - Гордость и предубеждение-2

Немного дальше на лужайке шумно возились внуки мистера Беннета, под бдительным присмотром маленькой армии гувернанток, домашних учителей и нянь. Один из мальчиков подбежал и встал прямо перед стариком.

— Я победил их всех, дедушка, даже Джорджа и Джона, хотя им уже по двенадцать лет! Я самый сильный и самый умный.

— Вы просто самый самонадеянный и тщеславный, сэр, — возразил Дарси.

— Я, сэр? Я, мамочка? Разве это тщеславно — гордиться своими успехами?

— Если ты полагаешь, что твои успехи возносят тебя выше других, Генри, то ты действительно тщеславен, — улыбнулась Элизабет.

— «Гордыня ведет нас к гибели физической, а надменный дух — к нравственному падению», — нараспев процитировала Мэри.

Генри внимательно оглядел всех.

— Никто не посмеет называть меня надменным или гордым, когда я вырасту, — заявил он. — Я хочу быть точно таким же, как мой папа.

Элизабет не удержалась и украдкой бросила взгляд на мужа, который, надо отдать ему должное, чуть-чуть смутился. На лицах остальных появились весьма странные гримасы, а со стороны Лидии раздалось приглушенное хмыканье. Дарси почувствовал, как на него стремительно накатывает волна негодования.

Но тут грохот колес предвестил прибытие огромной четырехместной кареты.

Пока Фицуильям и Элизабет сопровождали величественную старую даму через лужайку, дети выстроились по ранжиру.

— Что ж, Генри Дарси, — сказала она. — Сегодня у тебя день рождения.

— Да, леди Кэтрин. Мне исполнилось десять лет.

— Не жди от меня поздравлений, мой мальчик. Я совсем не считаю успехом, что ты достиг столь еще ничтожного возраста. Вот и твоя сестра тоже сильно выросла. Кэтрин!

Темные завитки маленькой девочки качнулись, когда она присела в вежливом поклоне перед леди Кэтрин. Дарси легко согласился назвать дочь в честь сестры Элизабет, но поставил условием, что к девочке никто не должен обращаться «Китти», поскольку он не выносил уменьшительных имен. Пока упрямая старая леди принимала знаки внимания от каждого по очереди, маленькая Кэтрин прижалась к дедушкиному боку и доверительно, на правах любимицы, прошептала:

— Тетя Мэри очень умная, дедушка. — Ее большие темные глаза заискрились. — Многим пора бы поучиться у нее смирению.

— Тихо, детка! — приструнил ее мистер Беннет, но не сумел сдержаться и тихо хмыкнул.

В этот момент из дома, опираясь на руку мужа, появилась Анна, графиня Рирдон. Она подошла к матери и снисходительно поцеловала ее.

— Леди Рирдон! — обрадовалась Элизабет. Надеюсь, вам стало легче после отдыха.

— Благодарю вас, — слабым голосом ответила Анна. — Я чувствую себя немного лучше.

— Головная боль почти отпустила, я думаю, — сказал Рирдон. — Но она все еще очень утомлена после поездки. Нет, Фредди! Будь осторожнее с мамой; ей нездоровится. Я взял на себя смелость послать в Лондон за ее доктором, мадам.

— И правильно сделали. Доктору Уэллсу будут созданы все условия в нашем доме, милорд.

— Гм-м-м! Надеюсь, от меня не потребуется сидеть за одним столом с лекарем, — пробурчала леди Кэтрин. — В настоящее время никогда не знаешь, чего можно ожидать. Вот, кстати, в феврале, за столом у Годдардсов, какой-то поверенный сидел через три человека от меня.

— Ой, мама, ну что вы, в самом деле! — резко пискнула Анна. — Это же был сэр Эгберт, которого принимают повсюду. Он очень важная персона.

— Он живет на жалованье! — взревела леди Кэтрин, недовольно оттопырив губу.

— Полагаю, не все умные головы рождены богатыми, — парировал Рирдон.

— Конечно, — вторила ему графиня. — И я вовсе не считаю, что к моему доктору можно отнестись как к обычному лекарю.

— Папа, папочка, посмотри, кто приехал! — крикнула на ходу маленькая Кэтрин, пробегая мимо них по лужайке.

Элизабет и Дарси направились к дому. Лакей открыл дверь с гербом, и с почтением подал руку высокой грациозной женщине, одетой во все черное.

Хозяева дома поклонились.

— Маркиза, — приветствовал ее Дарси. — Вы оказали нам честь своим посещением. Приветствую вас, ваша светлость.

— Ох, Фицуильям, умоляю, перестань! — воскликнула она, поднимая тяжелую черную вуаль.

Маркиз вышел из кареты. Он поприветствовал хозяев дома, затем повернулся к жене:

— Джорджиана, родная. Начинай привыкать. — Это был их первый выезд после смерти старого маркиза, который отошел в мир иной в возрасте восьмидесяти двух лет от роду.

Джорджиана привыкала к своему положению. Она и всегда была молчалива в обществе, теперь же каждое ее слово воспринималось как особая милость. Ее смущало, что ее грозная тетушка пропускала ее вперед, но зато леди Кэтрин больше никогда не ругала ее, и это того стоило.

Анна и Джорджиана поднялись по социальной лестнице за пределы зоны влияния леди Кэтрин. Ее же милость получила возможность несколько отыгрываться на супруге Генри. Она недовольно нахмурилась, когда впервые увидела темные локоны и выразительные глаза невесты Генри Фицуильяма; но он всегда волочился только за девицами такого типа, как считала она. Их обоих она оставила в Розингсе, поскольку они ожидали рождения их второго ребенка. Совладать с характером миссис Генри Фицуильям оказалось куда легче, чем справиться с таковым некоей другой, весьма внешне сходной с ней молодой дамы.

Леди Кэтрин метнула суровый взгляд на Элизабет. Очевидное счастье этой пары вызывало прилив желчи. И отчего это Дарси сразу же не поставил жену на место? Больше двенадцати лет женат, но жена по-прежнему всегда на первом месте в его мыслях, к ней первой он поворачивается, чтобы вместе посмеяться, с ней первой советуется, принимая решение. Просто возмутительно! Каждый день эта женщина должна смиренно воздавать ему благодарность за почет, положение и материальный достаток, который он предоставил ей.

Получил ли ее племянник хоть какую-то пользу для себя от их союза? Ни единой, насколько ее милость могла заметить.

И все же он извлек для себя неизмеримую пользу. Фицуильям Дарси научился верить в себя. Требовательный к другим, он много больше требовал от себя. Лишенный талантов и умения манипулировать чужими душами, он испугался, что потеряет любовь Элизабет, которая предпочтет того, кто обладал этими качествами. Но ей не нужен был никто другой. Она умела смеяться, умела жить в ладу с собой. Она нуждалась только в нем, Фицуильяме Дарси, в его силе, честности и верности в любви. Она любила его и научилась говорить о своей любви, когда почувствовала доверие, которое сначала по-детски отвергала.

Однажды, вспоминая о прошлых недоразумениях, Дарси спокойно сказал:

— Как писал Болингброк, «истина мала и очень конкретна, но ошибка при ее поиске беспредельна».

— Насколько же ты эрудирован. Мне за тобой не угнаться.