Сьюзен Кэррол - Серебряная ведьма

– О Симон.

Мири вложила свою руку в его ладонь.

– Как никто другой, я понимаю, кем был ле Виз. Но всегда я был уверен, что никогда не поддамся его сумасшествию. Не стану таким, как он. А когда вспоминаю о том, как вел себя, когда набросился на бедную девушку, и оглядываюсь на себя, на свое отражение… – Симон посмотрел на свое отражение в воде. – Там я вижу отражение ле Виза.

Мири сильнее сжала его руку:

– А я вижу другое, Симон. Взглянув на тебя, я увидела хорошего человека, не обращая внимания на твои раны и обиды. Хорошего человека, пытающегося выжить, найти свой путь обратно к свету.

Несмотря на то что он ответил на ее рукопожатие, взгляд его так и остался прикованным к воде.

– Столько лет я был ослеплен ненавистью к графу Ренару, верил, что он колдун, но теперь знаю, что обязан ему жизнью Элли. – Симон вздохнул. – Думаю, что ненависть, которую я хранил к нему с самого начала, была результатом моей собственной вины. Не забуду, как он поднял меч против братьев нашего ордена, охотников на ведьм. В тот день ле Виз решил подвергнуть тебя испытанию водой. Я должен благодарить Ренара за твое спасение. Возможно, я так сильно разозлился потому, что тебя спас он, а не я.

– О Симон, ты тогда был почти мальчиком, таким же напуганным и растерянным, как я.

Симон только грустно покачал головой:

– Даже тогда, в Париже, когда я напал на Ренара, желая отомстить за смерть ле Виза…

– Это не он. Я давно пытаюсь сказать тебе это. Это дело рук Темной Королевы. Когда погиб твой хозяин, Ренар был заключен в Бастилии.

Симон грустно кивнул:

– Надо было верить тебе. Но, оказалось так просто обвинить его в том, что я сам хотел сделать. – Он тяжело вздохнул. – Никогда не рассказывал тебе, чем закончилась Варфоломеевская ночь. Я почти сошел с ума, сжимая в руке кинжал. Но… но расправиться я жаждал не с гугенотами. Я хотел убить ле Виза… человека, который спас меня. Готов был наброситься на него и… – Симон взмахнул в воздухе рукой, и взгляд его блеснул яростным огнем. – Мири, я был в таком смятении, так мучительно страдал в душе. Именно поэтому я снова пытался прогнать тебя.

– Но ты постепенно исправлялся. Мейтланов и мадам Паскаль с Ивом, рискуя жизнью, спас не ле Виз, а ты. И меня снова и снова спасал. Твой дух сопротивлялся мраку, и ты так устал, Симон. – Мири осторожно погладила его по голове, убрав волосы с измученного лица. – Позволь мне любить тебя. Позволь мне помочь тебе.

Несмотря на то, что он горячо поцеловал ее ладонь, он сказал:

– Не могу, Мири. Я так боюсь. Ты всегда была тем единственным хорошим и постоянным, что было в моей жизни. Если мне суждено заразить тебя своим мраком…

– Ты не сможешь, – крикнула она. – Я могу быть достаточно сильной для нас обоих, гораздо сильнее, чем прежде. Тебе надо всего лишь открыть для меня свои объятия.

Симон долго смотрел на нее, в его темном глазу отражались сомнение и страсть. Страсть победила, и он медленно развел руки. Как только Мири упала в его объятия, он крепко обнял ее. Мири зарылась пальцами в его волосах, жадно припав к его губам.

Утонув в сладостном объятии, никто из них не заметил одинокий силуэт на пороге конюшни. Мартин Ле Луп наблюдал, как его мечты рассыпались в прах, когда Мири и Симон слились воедино.

С разбитым сердцем он вернулся в конюшню за своей лошадью.

От дождя улицы города стали скользкими и грязными, но воздух и настроение значительно охладились. Избавление от жары вызвало радость. Даже в такой поздний час из некоторых таверн доносились смех и шум попоек. Но на улице Морт, по которой пробирался Мартин Ле Луп, было темно и тихо. При других обстоятельствах он вполне мог бы присоединиться к общему веселью. За свою тяжелую жизнь, полную борьбы за выживание, он всегда любил Париж с его шумом, суетой, перенаселенностью, возвышающимися домами, биением жизни, от которого учащался его собственный пульс. Но в темноте он почувствовал страх от зловещего силуэта дома, возникшего перед ним. Замок духов.

В детстве, как и многие, он всегда крестился, проходя мимо этого дома. Даже тогда у дома была репутация места, где некогда жили ведьмы, и на каждого, кто осмелится войти в него, падет проклятие. В те времена Мартин сторонился всего, что было связано со сверхъестественным.

Он заметил, что дом сейчас в гораздо лучшем состоянии, чем прежде, окна вставлены, провалы в стене заложены, но дом все равно показался ему зловещим и мрачным, напоминая ту давнюю ночь, когда он впервые стоял перед ним с капитаном Реми, предупреждавшим его, что лучше держаться подальше от этого места. И теперь ему хотелось, чтобы все сторонились этого дома. Особенно Габриэль Шене. Тогда бы они ничего не знали о Кассандре Лассель, и она бы не появилась в их жизни.

Всматриваясь через железную ограду, Мартин подумал, что дом все еще казался полным привидений, проклятий и тайн. А теперь одна из тайн могла оказаться его собственной, если только Кэрол Моро сказала ему правду. Он все еще надеялся, что девушка была в истерике или сильно ошибалась, говоря, что Серебряная роза была маленькой девочкой, дочерью колдуньи и, возможно, его дочерью. Одна ночь, единственная встреча – это все, что связывало Мартина с Кассандрой. Определенно, этого могло быть недостаточно. Но он хорошо знал, что это не так.

Кэрол описала ребенка как совершенно замечательное создание, почти ангела, но то, что она рассказала про Мэг, напугало его. Что она практически воскресила ребенка из мертвых, что у нее были такие глаза, которые могли заглянуть в душу и коснуться сердца. Мартину она показалась похожей скорее на ведьму, чем на ангела.

Когда он прислонился к ограде, всматриваясь внутрь, он знал, что не успокоится, пока не узнает правду. Возможно, не стоило так поспешно бежать с фермы, переговорив лишь с мальчиком Ивом, но он надеялся, что сможет вернуться к утру. В любом случае, подумал он грустно, вспомнив о Мири в объятиях Аристида, они могли вообще не заметить, что его нет.

Они были слишком заняты. И ему хотелось, чтобы о его тайне не узнали ни Мири, ни Аристид. Мартин никому не рассказывал о ночи, когда его соблазнила колдунья. У него стыла кровь от воспоминания о близости с этой женщиной. Он помнил, как потом стоял на коленях на крыльце и у него выворачивало внутренности от рвоты, как чувствовал себя проклятым и оскверненным.

Если это окажется правдой, то поможет ему Бог. Он раздумывал, как Мири отреагирует, когда узнает, что отцом дьявольского ребенка, Серебряной розы, был он. Вполне заслуженно будет, если она отвернется от него. Но она и так казалась потерянной для него. Такие мрачные мысли в одиночестве, во мраке ночи, во время опасного подсматривания за колдовским орденом не очень укрепляли его смелость.