Нэнси Като - Все реки текут

Выйдя на свежий воздух, Дели задула свечу и подождала, пока глаза привыкнут к темноте.

Стояла тихая ласковая ночь. От звезд на землю лился мягкий свет, серебристой полосой пересекал небесный свод Млечный Путь.

Дели скинула туфли, чулки и, бросив их вместе со свечой у порога, повернула к реке. Проходя мимо окна гостиной (на задний двор из гостиной смотрело только одно окно, остальные – высокие стеклянные двери – открывались на веранду в передней части дома), она услышала голоса и заглянула внутрь: вместо чудесной безмолвной ночи глазам предстал освещенный квадрат комнаты. Яркий свет лампы придавал интерьеру театральную условность, и воображение тотчас разыграло действо:

«Она равнодушно посмотрела в окно: похоже, им там совсем неплохо: тепло, уютно. А ее вышвырнули в холодный мрак ночи! Пусть. Она не станет молить о милости, она избирает путь одинокого странника, шаг за шагом приближающегося к своему концу…»

Пригнувшись, чтобы не заметили из окна, она отправилась в свой одинокий путь к реке. Земля еще хранила тепло дня и, казалось, босые ноги ступают по живой плоти. В воздухе был разлит удушающе сладкий запах жасмина, а белые цветы жасминового куста мерцали в темноте словно далекие звезды.

Песчаный берег был хорошо виден – река делила с ним свой свет. Дели осторожно ступила в воду. Шелковистая прохладная река нежно обняла ее ноги; по твердому песчаному дну ступать было легко и приятно. Под ее шагами вода пришла в движение и отраженная звезда закачалась и рассыпалась множеством сверкающих огней.

Эвкалипты на противоположном берегу выстроились черной стеной. Ночь слила их с. берегом – будто в одночасье вырос огромный утес. Дели остановилась. Водная гладь изукрашена звездной россыпью, словно на реку набросили искрящееся покрывало. Целеустремленна и вечна река, творящая свой путь от далеких истоков к неведомому морю. Какая магическая сила в бесконечном потоке!

Тишина. И вдруг откуда-то из глубины воздушного пространства возник звук, едва различимый слухом тон, окрасивший дыхание ночи.

Дели подняла голову, вгляделась в ночное небо и не увидела – ощутила всем существом: лебеди! Торопя свои застилающие звезды крылья, они летят к устью, чтобы найти приют и покой в скрытой от посторонних глаз, только им ведомой, лагуне.

Звук угас так же внезапно, как и родился, а Дели продолжала всматриваться в колдовскую ночь, словно пыталась всю, без остатка вобрать ее в себя. «Я буду вечно помнить эту ночь, – подумала она, – даже когда стану совсем старая. Вечно.»

В конце года началось настоящее пекло. Дом раскалился, и Эстер велела вынести обеденный стол в сад, в тень виноградника. Как хорошо, что кухня отдельно от дома и к обжигающему воздуху не добавляется жар печи.

Теперь, когда тете Эстер не надо было целыми днями простаивать у плиты, их отношения с Дели стали потихоньку налаживаться. Но когда из комнаты племянницы доносился очередной звук падающего предмета, Эстер не могла удержаться от замечания:

– Что за девица! Все из рук валится.

– По-моему, с ней что-то происходит, – как-то сказал Чарльз. – Она очень вытянулась за последнее время, и глаза ввалились.

– В ее возрасте это естественно, – многозначительно произнесла Эстер.

Изнуряющая жара первого в ее жизни австралийского лета и изменения в организме, на которое намекала тетя, отнимали у Дели силы. Да и смена горного климата давала себя знать.

Наступило Рождество, непривычно окрашенное красками лета, лишь перья облаков, походившие цветом на свежевыпавший снег, придавали празднику привычные черты.

Эстер настояла, чтобы к праздничному столу была подана традиционная жареная птица.

Все три кухарки получили рождественский подарок: новые платья. Бэлла – ярко-голубое, Минна – желтое. Луси – рубиново-красное. Но не прошло и недели, как платья лишились узких длинных рукавов – хозяйкам новые модели пришлись явно не по вкусу. А в один из дней Дели увидела, как Минна выходит из реки с уловом раков, завернутых в желтые рукава. Минна, ныряющая за раками, представляла собой живописную картинку: освобожденное от бесформенных одежд тело исполнено красоты и изящества, шелковистая кожа шоколадного оттенка отливает на солнце всеми цветами радуги.

Эстер находила поведение своих чернокожих работниц крайне возмутительным: бесстыжие! Мыслимое ли дело оголяться, не опасаясь чужих глаз?

Стоял ослепительно яркий, обжигающий солнцем день. Разомлев после горячего обеда, Адам и Дели побрели к реке и растянулись на ковре из цветущей мяты.

Поблизости от этого места лопнула труба, и вода, бежавшая по ней от реки к мельнице, теперь щедро орошала землю.

Адам и Дели лежали в двух шагах от реки и молчали, наслаждаясь веющим от нее покоем. Вдруг послышался быстрый разговор, смех и из-за поворота показался челнок, на котором плыли Минна и Луси. Минна сидела на корточках на дне челнока, а Луси, стоя, правила на середину: девушки, убрав после обеда посуду, решили немного поплавать.

Плеснула вода, быстро замелькали, засверкали на солнце темные руки – Минна плыла к песчаной полосе противоположного от них берега. Достигнув берега, она вышла из воды: обнаженная и прекрасная.

Дели села и, не отрывая глаз, смотрела на это воплощение красоты и силы жизни. Как жаль, что под рукой ни карандаша, ни цветного мелка, так хочется перенести на бумагу это совершенство форм и линий: прямизну спины, упругость грудей, изящество длинных стройных ног; раскованность, грациозность походки. Адам молчал, но, несомненно, тоже видел эту природную красоту, любовался ею.

Адам тоже купался нагишом. Дели прекрасно об этом знала, хотя брат выбирал для купания места подальше от чужих глаз. Она бы и сама с удовольствием поплавала, если бы умела. Но разве научишься, когда тетя Эстер постоянно твердит, что девочке неприлично плавать, лазить по деревьям, скакать на лошади. Как скучно быть девочкой – ведь ей нельзя то, что интереснее всего на свете.

Адаму исполнилось пятнадцать. Выглядел он именно так, как мечталось матери: стройный, крепкий, симпатичный. И во всем первый. Что бы они ни делали: бегали наперегонки, прыгали на спор или играли в мраморные шарики, Дели всегда уступала брату.

Теперь Адам частенько уходил вечером из дома к реке и подолгу простаивал у кромки воды, погруженный в созерцание красок, умело подобранных и вытканных вечерней зарей на недвижной глади: целая гамма оттенков от ярко-оранжевого, цвета абрикоса до бледно-зеленого. Иногда Дели устремлялась за братом, но каждый раз наталкивалась на внезапно возведенную им стену отчуждения: в этот час ему нужны были покой и одиночество. О чем он думал, стоя наедине с собой у вечерней реки? Дели скоро научилась уважать чувства брата и больше не нарушала его уединения.