Нэнси Като - Все реки текут

Но Эстер ни с чем не считалась. Стоило Адаму задержаться во дворе у благоухающей жасмином веранды, вдохнуть аромат цветов или послушать пение птиц, как дверь дома отворялась и на пороге появлялась Эстер. Она брала сына под руку и, заглядывая ему в лицо, говорила: «О чем ты думаешь, сынок? Стоишь тут один, в дом не идешь. А я карты приготовила, хотела с тобой в крибидж [1]сыграть».

– Мама, оставь меня! – Адам сердито выдергивал руку. Эстер обижалась и уходила в дом. Но в следующий раз все повторялось.

Адам никогда не спорил с матерью. Однако далеко не всегда соглашался с ней, в таких случаях он подавал Дели знаки: то бросит в ее сторону многозначительный взгляд, то чуть сожмет ее локоть, то легонько наступит под столом ей на ногу.

Бедная Эстер! Хотя обихоженный дом и сад несколько смягчили ее нрав, она по привычке продолжала плакаться на судьбу, вечно была недовольна, и только настраивала всех против себя. Даже добродушный Или подвергался словесной порке. Заполнять ванну горячей водой было его обязанностью. Выйдя в очередной раз из ванны, Эстер принималась распекать слугу.

– Или, вчера вечером в ванне плавала сечка. [2]

– Ай-ай, миссис, – терялся Или. – Я давеча коров кормил, в этом ведре корм нес, наверно, на дне осталось.

– А воды сколько у двери поналил – море целое, – не унималась Эстер. – Хватило бы ведро сполоснуть.

– Оно, конечно, миссис, – продолжал оправдываться слуга, – да ведь сечка ко дну липнет: моешь ее, моешь…

– Ну, хватит, – обрывала его Эстер. – Чтобы больше этого не было.

За время засухи река сильно обмелела. На деревьях в том месте, куда год назад в прилив доходила вода, белели отметины: уровень воды упал на несколько футов. Ниже по реке, в районе Гулберна, обнажились рифы и мели, и судоходство прекратилось. Травы на выгонах почти не осталось: пришлось доставать запасы овса и сена, докармливать животных. Прежний владелец фермы оставил в хозяйстве весьма посредственных лошадей. Чарльз, он столь же прекрасно разбирался в верховой езде, как и в катании на лыжах, выбрал себе тощую каурую кобылу по имени Искра. Адаму же пришлось довольствоваться упряжным Барни и упитанным, кряжистым Лео. Старший конюх Джеки ездил на своенравной чалой лошади, которую сам когда-то укротил. Дели тоже попробовала было заикнуться про лошадь – она мечтала научиться ездить верхом, но ее пыл быстро остудили: подожди, пока дамское седло достанем.

Свинарник располагался за выгоном на приличном удалении от дома, чтобы не были видны крюки, на которых Или раз в неделю подвешивал только что зарезанную свинью или овцу, да и запах до жилища не доходил.

На ферме жила овчарка, злой, угрюмый пес-колли – уже немолодой кобель. Кроме Или, пес никого не признавал, да и туземец отзывался о своей собаке с почтением: «Пастух что надо, бывало и муху мясную в бутылку загонял». Но Или всегда любил присочинить.

Шеп – так звали собаку – был очень непригляден: с середины его спины слезла вся шерсть, оголив хребет.

– Что это у Шепа со шкурой? – спросил как-то Адам, почесывая колли за ушами, при этом пес настороженно следил за ним взглядом.

– Когда-то целая шуба была, – сказал Или, легонько похлопывая пса по загривку. – Лето, жара, пес бегает, разогревается. А один раз в самое пекло так нагонялся за овцами, что пар пошел. Неподалеку запруда оказалась, пес – туда, бултых в воду. Я опомниться не успел. И тут, поверишь ли, – Или выразительно посмотрел на Адама выцветшими, голубыми глазами – пес был такой разгоряченный, что вода вскипела, и вся шерсть у него сварилась. Потом новая наросла, а плешь на спине так и осталась. Подпортил-таки шкурку.

За обедом Адам пересказал услышанную от Или историю. Эстер фыркнула.

– Как ему не стыдно врать, ведь старик уже.

– Но он же никого не надувает, мама, просто придумывает. И так здорово рассказывает – настоящий артист.

К хижине, где жил Или, примыкал огород. Туземец поливал его речной водой, которая бежала по многочисленным канальчикам, и целыми днями возился с землей: окучивал картошку; ровными, как стрела, рядами, высаживал помидорную рассаду; выкашивал люцерну. Старик-туземец ничего так в жизни не боялся, как змей и женщин. «Не надейтесь на женщин!» – он очень любил эту цитату из Библии и частенько произносил ее.

Спал он на деревянной кровати в пять футов высотой, на которую влезал по приставной лестнице, и по обе стороны от двери держал по здоровенной палке на случай, если сунется змея. Однажды, когда поднялась вода, Или, проснувшись, обнаружил у себя на груди свернувшуюся в кольцо змею. С тех пор он спал только на высокой кровати.

Чарльз сбрил бороду, сразу помолодев на несколько лет и поговаривал о том, что не мешало бы в город на базар съездить – барана присмотреть на улучшение породы.

– Ой, дядя Чарльз, как хорошо, – обрадовалась Дели. – Я давно хотела попросить… Найдите нам с Адамом гувернантку или учителя; школы ведь здесь нет. Я им сама буду платить, из папиных денег. Может, в городе объявление дать?

– Вот еще выдумала, – заворчала Эстер. – Лишний рот кормить. – Но, немного подумав, согласилась: появится в доме белая женщина – будет с кем душу отвести, с мужем и детьми особенно не разговоришься. И тут же, скорее по привычке, принялась ворчать:

– Разумеется, новый человек – это лишние заботы, и они лягут на меня; спина у меня только-только в норму пришла, а зимой того и гляди опять расхвораешься. Я, конечно, на сочувствие не рассчитываю, но если бы кто-нибудь знал, как я страдаю…

– Поскольку Дели хочет все оплачивать сама, мы не можем препятствовать, – остановил излияния жены Чарльз. – И Адаму дополнительные занятия не повредят. Хотя, я вижу, он жизнь согласен за партой провести, лишь бы не работать на ферме. Любит он книжки, вон сколько перечитал.

Адам поморщился. Не часто случалось ему слышать от своего добродушного папочки критику в свой адрес, а для мамы он и вовсе идеальный ребенок.

– Ну, спасибо. Тебя послушать – свиньи с овцами самое главное в жизни. Мой их да чисть – и все дела. А мне, может, интересней книжки читать. В университете учиться не придется, путешествовать тоже. Я вообще не могу делать, что хочу. Ты из себя фермера строишь, хозяйство объезжать – шляпу надеваешь с широченными полями, а работает по-настоящему один Илия. И ты это прекрасно знаешь. А против гувернантки я, в принципе, ничего не имею, пусть приезжает. Только меня она вряд ли чему-нибудь новому научит, я и так достаточно всего знаю.

– Высокомерие, молодой человек, обычно до добра не доводит, – Чарльз начал закипать. – Что ты понимаешь в жизни, юнец недозрелый? По-настоящему ты ее еще и не нюхал. Фермерство его не устраивает, видите ли. А на что ты жить будешь?