Кэтлин Норрис - Чайка

– Какие у вас планы на будущее, мисс Эспиноза? Вы остались совсем одинокой?

– Да. У меня нет родных.

– И нет денег?

– Очень немного. Но на первое время хватит.

– Разве ранчо, где вы выросли, не принадлежало вашей матери? Оно было заложено?

– Нет. Но, по некоторым причинам, оно перешло к родственникам моего отца.

– Так… – Джейн Чэттертон помолчала. Потом заметила, как будто между прочим:

– Я тоже раньше, до того, как вышла замуж за мистера Чэттертона, работала и сама кормила себя.

Это было очень мило сказано, и исключительно для того, чтобы завоевать расположение Жуаниты и легче подойти к ней. Девушка инстинктом понимала это.

– Я отлично знаю, таким образом, каковы ваши перспективы, – заключила миссис Чэттертон, – и как приятно сознавать себя независимой. И потому я хочу быть вашей крестной матерью, пока вы еще не встали на ноги. Уверяю вас, – прибавила она, так как Жуанита, покраснев, не поднимала глаз и молчала, – уверяю вас, все мои знакомые дамы делают то же самое, отчасти, чтобы поощрять учреждения для девушек, отчасти… – засмеялась она, – потому что девушкам, в наше время, нужен такой небольшой толчок, чтобы найти самих себя, – им открыта такая широкая дорога.

– Вы очень добры, благодарю вас, миссис Чэттертон, – сказала Жуанита все еще тихо и неуверенно.

– Ничуть я не добра, – возразила та весело, с видимым облегчением. – Я делаю только то, что мне хочется, а это меня всегда приводит в хорошее настроение. Ну, а теперь, так как у нас канун рождества, мы никому ничего не скажем. У миссис Гаррисон пока нет ни одного свободного уголка, и только после праздников, когда будет комната, она мне позвонит, и я пошлю за вами. В эти дни у нас вряд ли будет время беседовать по-испански.

– Когда… когда вы ожидаете мисс Питерс? – спросила Жуанита, чтобы показать, что она ничуть не расстроена.

– Мисс Питерс? – с недоумением переспросила хозяйка.

– Вашу новую секретаршу, – объяснила Жуанита, немного удивленная в свою очередь.

– Ах да! Мисс Питерс, конечно. Она явится в первых числах января, а, может быть, и раньше. Я со дня на день ожидаю телеграммы.

Разговор, по-видимому, был окончен. Жуанита, готовясь уйти, встала, ощущая какую-то пустоту и одиночество.

– Я вам очень благодарна, – приветливо прибавила на прощанье миссис Чэттертон, – за то, что вы выводите из затруднительного положения и меня, и Анну. Оно создалось не по моей вине, и теперь мне приходится пожертвовать одной из двух… – Она улыбнулась подкупающей улыбкой. – Мне жаль, что этим человеком оказались вы!

– Я очень ценю ваше внимание ко мне, – неуклюже сказала глубоко тронутая Жуанита.

Обе уже стояли, и Джейн Чэттертон, более высокая, наклонилась, чтобы взять обе руки Жуаниты в свои. Лицо ее, как показалось Жуаните, еще носило следы вчерашней усталости и недомогания. Она была очень бледна.

– И, что бы ни случилось, не падайте духом, милая. В наше время хорошей девушке открыто столько путей, что было бы глупо падать духом. И помните, что я ваш друг.

С этими словами Жуаниту отпустили из библиотеки и уволили с ее первой службы. Но впечатление от беседы с этой женщиной как-то ослабило горечь факта, и Жуанита вышла возбужденная, полная нерассуждающего, детского преклонения перед нею, вспоминая снова и снова каждое сказанное слово, каждую интонацию. О, нечего было опасаться, что она забудет их!

Оставят ли ее или отошлют, но теперь нет сомнения, что она понравилась миссис Чэттертон. С ней говорили не свысока, не небрежно, но вкладывая в этот разговор всю душу. Это так ободрило! Одна близость этой женщины, простой разговор с нею заставлял бледнеть все отношения с другими. Нравилась она вам или нет, но каждому хотелось что-то сделать для нее, значить что-то в ее блестящем существовании.

Жуанита, как ни старалась, не могла печалиться о будущем.

Был канун рождества. Стояла холодная, ясная ночь, кусты и старые дубы перед домом изумительно четко и красиво вырисовывались в лунном свете.

Поднимаясь к себе наверх, она остановилась в темноте у окна и почему-то ей пришло в голову, что такой именно должна была быть две тысячи лет тому назад ночь, в которую родился Христос. Странно, она не вспомнила о ранчо в эту первую ночь рождества, которую она проводила не дома.

С восхищением думала она о прекрасном большом доме, где она очутилась, с его такими просторными, мягко освещенными комнатами, красивыми драпировками и коврами, с благоухающими в вазах цветами и развешенными повсюду в рождественский сочельник гирляндами зелени. Здесь создавалось какое-то ощущение животного благополучия, блаженного довольства.

Играть в криббэдж со старым джентльменом, любоваться красавицей-хозяйкой и знать, что она принимает в тебе участие, остановиться тут, чтобы поболтать с Билли, там – чтобы дружески кивнуть Кенту, иметь подругой славную Анну – всего этого в возрасте Жуаниты было достаточно, чтобы чувствовать себя счастливой – и, несмотря на неизвестность впереди, она была счастлива в эту ночь.

В довершение всего в этот замечательный вечер в их маленькой столовой наверху появился Кент, пригласивший сам себя к обеду с нею и Анной. Честь, которой он до сих пор им никогда не оказывал.

Чэттертоны обедали в гостях, Билли был приглашен на обед и два танцевальных вечера. Кент позаботился, видимо, сам, чтобы их маленький стол был убран, как полагается в этот вечер, и чтобы были поданы индейка и маленький пирог.

Он был молчалив, но казался счастливым. Жуанита подумала, что никогда еще она не видела на его лице такого спокойного удовольствия. Это настроение разделяли обе девушки, так что обед вышел веселый.

После обеда, когда они болтали, угощаясь орехами и сладостями, Кент спросил, поедут ли они завтра в церковь. Оказалось, что да. Анна – к одиннадцати, Жуанита – рано утром, до завтрака.

– Кто повезет вас? – спросил он у последней. Но она не желала утруждать никого и собиралась пойти пешком.

Утром, до зари, выйдя из дому, еще розовая от сна, она увидела Кента, поджидавшего ее. Он ничего не объяснил ей, коротко и сухо поздравил с рождеством и зашагал рядом. Но, где надо, поддерживал ее под локоть, и перед каждой лужей протягивал ей руку в толстой перчатке.

Они проходили мимо опустевших, темных садов. Под их ногами белел иней. На востоке черное небо уже слегка серело. Закутанные женщины, горбясь от холода, выходили из ворот на дорогу и шли впереди них во мраке.

В теплой, пахнущей сосной маленькой церкви, скупо освещенной свечами, Кент стоял за молившейся на коленях Жуанитой, с вежливым безразличием глядя на все происходившее, погруженный в свои мысли, и, казалось, не слышал несколько вялой проповеди.