Персия Вулли - Гвиневера. Осенняя легенда

Артур и я стояли на ступенях зала и провожали последних гостей, покидающих Камелот. Среди прочих через ворота вместе выехали Боменс и Линетта. Новообращенный воин был явно доволен, что его ждет приключение, но лицо девушки выражало сомнение.

– По крайней мере девчонка будет подогревать в нем решительность, – весело проронил Артур.

Вечером, уже готовясь ко сну, мы перебирали в памяти события прошедших дней. Артур в целом остался доволен, хотя и отложил обсуждение свода законов, посчитав за лучшее подождать до тех пор, пока ему не представится случай познакомиться с эдиктом, о котором упоминал Паломид.

– А что станет с Боменсом? – спросила я, вынимая из волос заколки. – Может быть, Кэй прав? Хватит ли ему опыта для того дела, которое он взял на себя?

Артур пожал плечами.

– Если Ланс говорит, что Боменс может обходиться без посторонней помощи, значит, так оно и есть.

Потом воцарилось молчание – он стаскивал сапог, а я расчесывала волосы. Густые, волнистые, цвета красновато-золотистого меда, они были Моей гордостью. Я регулярно их мыла и каждый вечер тщательно расчесывала. И сейчас я водила расческой из слоновой кости по всей их длине сверху донизу.

Однажды в детстве я наблюдала, как отец причесывал маму, пряди ложились на его ладонь, и он игриво раскидывал их по маминым плечам. Они были цвета темной меди. Я отчетливо помнила, какой красивой была мама: помнила ее волосы, лицо, обаяние и смех, даже преданность своему народу: мама ведь и умерла, когда помогала сотням страждущих, которые набивались в наш зал во время голода и чумы.

Но больше всего мне запомнились ее отношения с отцом – нежные, полные любви, иногда романтические, заставлявшие обоих светиться от счастья. Глядя на мужа сквозь завесу волос, мне вдруг захотелось, чтобы он отбросил свою всегдашнюю настороженность и в наших отношениях появился романтизм.

– Меня больше заботят другие, а не Боменс, – заметил он, ставя сапоги в шкаф у окна.

– Да? А кто именно?

Артур пожевал кончики усов.

– Герайнт, например. Ты заметила, что он не принял участия в турнире, несмотря на то, что Кэй его вызвал? Могут пойти толки, что молодая жена лишила его воли к сражению – ведь она с таким презрением относится ко всему военному.

– Это просто смешно, – ответила я. – Если Инид поощряет его искать иные пути решения споров, а не сразу хвататься за меч, еще не значит, что человек стал трусом.

– Конечно, нет. К тому же Герайнт – один из героев горы Бадон, и его храбрость никто не ставит под сомнение. – Муж лениво потянулся, снял с вешалки ночную рубашку и рассмеялся. – Здесь дело не в храбрости. Никто не упрекнет Пеллинора в отсутствии мужества. Я не видел такого яростного поединка с тех самых пор, как Гавейна в последний раз охватил боевой пыл. Но, когда Гавейн вернется домой, я собираюсь поговорить с ним – напомню, что его насмешки и угрозы людям из Рекина никому не нужны. Пелли убил его отца в бою, в честном сражении. И кровная месть, которую он затеял, не только плоха в моральном отношении, из-за нее не приехал на турнир Ламорак – опасается, что кто-нибудь из оркнейцев ударит его ножом в спину.

В голосе Артура послышалась усталость, и в матрасе хрустнула солома, когда он опустился на край кровати, но инстинкт заставил меня спросить:

– Тебя еще что-нибудь беспокоит? Последовала долгая пауза. Я кончила заплетать волосы и в упор посмотрела на мужа.

– Константин говорит, что его отец умирает. Кадор был первым, Гвен, самым первым, кто вслед за Мерлином объявил, что я должен быть королем. И без него я никогда бы не отважился на битву. Так несправедливо лишиться поддержки старого герцога Корнуэльского. Не потому, что Константин – недостойный преемник, а потому, что я лишаюсь отца… Да, да, я лишаюсь отца.

Меня поразило такое проявление чувств, и, подойдя к мужу, я молча встала около него. Когда он поднял на меня глаза, я прочитала в них печаль и замешательство. Каждый король учится уживаться с горем – гибнут воины, люди старые и молодые, те, что отдают свои жизни, чтобы выполнить волю господина. Но здесь было другое – просто угасание от слишком долгой жизни.

Я наклонилась и поцеловала Артура в лоб.

– Ну довольно мрачных мыслей, – сказал муж и провел ладонями по моим бедрам. – Позади у нас славный турнир, впереди – кровать с чистыми простынями и довольно времени, чтобы насладиться друг другом.

Он притянул меня на кровать, и я обвила его руками, стараясь успокоить телом мятежность духа. Удалось мне это или нет, знать было не дано, потому что после любовных утех муж, как обычно, укрылся за шутливым тоном и вскоре уснул.

Я же долго лежала без сна, раздумывая о том, что узнала во время собрания Круглого Стола: о путешествии Паломида, о печали Инид и о двух единоутробных сестрах Артура: Моргана за Черным озером строила планы заговоров, а тень Моргаузы затмевала нам солнце даже из могилы. Все это тревожило наши сердца и души и влияло на наше будущее, и мне было жаль, что мы с мужем никогда не говорили об этом.

Глядя на профиль спящего человека, я задавала себе вопрос, сумею ли я когда-нибудь пробиться сквозь завесу отрешенности Артура Пендрагона?

– Проклятые пикты!

Когда спустя два дня после отъезда гостей в комнату, которую мы с Артуром использовали как кабинет, ворвался Гавейн, он бушевал, как ураган.

Гавейн – первенец Моргаузы, заносчивый и приземистый, с массивными плечами, имел темперамент под стать своим огненным волосам. Он представлял собой превосходный образец древнего кельта – даже шрамы бороздили его руки и мальчишеское лицо. И, как всякий кельт, он готов был расплакаться от любовной баллады и тут же низвергнуть небеса на землю только из-за того, что пропустил турнир.

– Клянусь, они используют договоры и обещания, чтобы вытянуть все до последнего! Можно состариться и не дождаться, пока их советы хоть что-нибудь решат. И как они умеют ставить палки в колеса – неважно, какие сроки были согласованы. Если бы ты позволил мне разобраться с ними по-своему, Я ни за что бы не опоздал.

Артур взглянул на племянника из-за длинного стола и саркастически улыбнулся:

– Если бы я вверил тебе наши дипломатические отношения, уже через неделю у нас была бы еще одна война.

Это было сказано так добродушно, что Гавейн не мог не рассмеяться в ответ.

– Тем более хорошо, что тебя здесь не было, – продолжал Артур. – Другие получили возможность побиться за награду. Пеллинор в этот раз превзошел самого себя.

При упоминании имени врага принц Оркнейский напрягся, и его лицо окаменело. Артур смотрел на него так, как человек, усмиряющий взглядом полудикое животное одним лишь усилием воли.