Персия Вулли - Гвиневера. Осенняя легенда

– Говорю тебе, потому что так или иначе ты вскоре все равно об этом услышишь и еще потому, что нам с тобой надо прийти к соглашению по поводу твоих постоянных обвинений Пеллинора и его клана.

Руки Гавейна сжались в кулаки, кровь бросилась в лицо. Артур не торопясь поднялся из-за стола под взглядом племянника.

– Когда в начале моего правления твой отец присоединился к восставшему против меня Уриену, он знал, что может умереть, – война есть война. Но смерть на войне почетна и не должна порождать кровную месть. О боги! Если бы каждый, убивший в бою, был бы привлечен к суду, у меня не осталось бы ни одного воина. Я оказал почести всем сдавшимся – Уриену Нортумбрийскому, и особенно тебе. Тебя, одного из своих лучших воинов, я назвал защитником короля, и ты, сын моей сестры, являешься следующим в роду, кто будет претендовать на престол. Я ценю и тебя, и твоих братьев и желаю, чтобы вы были на моей стороне, – я хочу, чтобы ты это понял. Но мне необходимы и люди из Рекина. И я требую, чтобы ты дал мне слово, что больше не будешь им угрожать.

Долгую минуту мужчины стояли друг против друга, их немигающие взгляды скрестились, словно мечи. Стол разделял их, будто могила. Когда Гавейн наконец заговорил, слова рвались из груди, а сам он оставался неподвижным – все силы уходили на то, чтобы сдержать свою ярость.

– А как быть с тем, что именно сын Пелли оказался в постели матери в ту ночь, когда она была убита? Если бы не Ламорак, она жила бы до сих пор. Ты об этом забыл, дядя?

Ответ Артура прозвучал столь же жестко, сколь и точно:

– Королева Оркнейская Моргауза была вольна лечь в постель с любым, кого она предпочла. К несчастью, им оказался сын человека, повинного в смерти ее мужа. Но в этом я виню ее безрассудство, а не Пелли и его родственника.

Он говорил с беспристрастностью, как и подобает правителю. По его голосу нельзя было догадаться, что он ненавидел Моргаузу и запретил ей появляться в его королевстве Логрис. Так же он поступал сейчас с феей Морганой. Это были разумные решения мужчины, которого предали женщины одной с ним крови. Но никто не догадывался, чего они ему стоили.

Я подумала, уж не потому ли сердце Артура оказалось закрытым и для других, что ему приходилось держаться от них на расстоянии.

Принц Оркнейский был хоть и непостоянен, но не глуп, и, поворчав еще немного, дал слово больше не мучить Пеллинора и его сына.

Артур распрямился со вздохом облегчения.

– Не могу выразить, как я рад это слышать. – Его голос был снова полон любви. – Я считаю тебя и брата Гахериса одними из лучших членов Братства Круглого Стола и не хотел бы потерять любого из вас.

Ни слова об Агравейне, брате, метавшемся в заточении на Оркнейских островах и рыдающем от муки при воспоминаниях, о которых не должен знать никто из смертных. Может быть, родственники, не сговариваясь, вычеркнули его из своей семьи – убийство матери, как и кровосмесительство, осуждают все.

– А Мордред? – спросила я. – Он знает, что его мать умерла и от чьей руки? – Я подозревала, что Гавейн использовал свою поездку в Эдинбург, чтобы рассказать младшему брату о судьбе Моргаузы.

– Да, миледи. Я показал ему могилу матери – спокойное тенистое место с видом на залив Ферт.

Мордред скоро станет оруженосцем, и он достаточно взрослый, чтобы услышать правду. Мы присели в тихой роще, и я без утайки поведал брату, что Агравейн в припадке ярости обезглавил мать, потому что застал ее в постели с Ламораком. Мальчик мужественно воспринял это известие, как подобает сыну вождя клана.

Все замолчали. Я гадала, сообщил ли Гавейн брату, кто его отец, если только он знал это сам. Но рыжеволосый воин больше не добавил ни слова, и Артур перевел разговор обратно к турниру.

Рассказ о том, как Боменс одержал верх над Кэем, вызвал у оркнейца веселый смех.

– Кто бы подумал, что этот тощий парень сделает такие успехи? Жаль, не смог поздравить его сам.

– А теперь он уже уехал. Решил доказать, чего он стоит. – Артур вышел из-за стола и хлопнул Гавейна по спине. – Ну ладно, давай вернемся к делам. Я хочу, чтобы Ланс выслушал твои новости о пиктах.

– Хорошо, – весело ответил оркнеец и зашагал рядом со своим королем. Изменчивый, как погода в Шотландии, он уже забыл о своей недавней ярости. В дверях он повернулся ко мне:

– Если вы не возражаете продолжать с Мордредом утренние занятия, мальчишка будет очень доволен.

Я поблагодарила его улыбкой, довольная тем, что мне и дальше предстоит учить мальчика, которого считала своим духовным сыном.

Мордред – загадка, мальчик, который не похож ни на своих оркнейских братьев, ни на румяную, чувственную мать. Зато, как у тети Морганы, у него темные волосы, красивые черты лица и такая сила духа, что кажется, он может расколоть пространство. Взглянув на него, нельзя догадаться, кто его родители. Часто, сидя у кровати, когда мальчика лихорадило, вышивая его туники или подбадривая во время занятий по фехтованию, я молила Бога, чтобы в его характере возобладали отцовские черты. По крайней мере, он унаследовал от отца ласковые карие глаза, а не внушающие страх зеленые глаза Морганы.

В них можно было разглядеть вопросы, терзающие все человечество. Они наполнялись сочувствием при виде раненого животного или возбужденно вспыхивали от новой идеи. Без сомнения, всех матерей охватывает огромный восторг, когда они смотрят на мир глазами своих детей, но сама я столкнулась с этим впервые, и мое сердце наполнилось радостью.

Мальчика переполняли впечатления от поездки в Эдинбург, и в течение нашего первого утра он потчевал меня описанием города, выросшего вокруг серой крепости, приютившейся на крутых голых скалах.

– Естественное укрепление. – Он нарисовал грубую схему. – Препятствие не хуже болота. Врагу еще труднее добраться до крепостного вала. Гавейн сказал, что такое расположение – половина успеха в сражении.

Я слушала и кивала, ожидая, когда наконец будет произнесено имя его матери, но Мордред старательно избегал этой темы, и вскоре мы уже приступили к обычным занятиям, как будто он никуда и не уезжал.

Из библиотеки Мерлина он взял любимый свиток – древнюю копию «Илиады». Он был потерт и порван, но мальчик любил историю Троянской войны, и мы часто возвращались к ней. Я рассказывала ему о греческом походе то, что узнала от Катбада, а Мордред улучшал мою латынь.

Внезапно он поднял на меня глаза и нахмурился:

– Как ты думаешь, кто из них был храбрее… Гектор или Ахилл?

– Ну, Гектор понимал, что ему противостоит воин – любимец богов, – предположила я. – А чтобы выступить против сверхъестественных сил, требуется огромное мужество.

– Но тот же Гектор защищал свой дом, и это прибавляло ему мужества. – Мордред задумчиво поглаживал верхнюю губу, где только-только стал пробиваться пушок будущих усов. – Гавейн говорит, что за свой клочок земли человек будет драться удвоенной силой. – Мальчик посмотрел на меня, потом перевел взгляд куда-то вдаль. – Мне кажется несправедливым, что боги погубили Гектора.