Майя Родейл - Сладкое поражение

— Вы будете расплачиваться с половиной всего города в течение всей вашей жизни, если проиграете, — заявил Дрейк. — Вам нужно нечто большее, чем надежда, мой друг.

— Я боюсь потерять не деньги. Я уже потерял все до последнего пенни. Я просто не знаю, что буду делать, если потеряю ее.

— Влюблены по уши? — поддразнил его Дрейк. — Такое случается даже с лучшими из нас.

— Вам необходимо разработать план, чтобы завоевать ее навсегда, — внес свое предложение Родермир.

— Правильно. Благородный поступок, — сказал Дрейк.

— Неужели это может сработать? — недоверчиво спросил Филипп.

— В моем случае это сработало, — ответил Дрейк и сделал глоток.

— И что же вы сделали? — спросил Филипп.

— Спас ее от вооруженных разбойников, — ответил Дрейк.

— Есть еще какие-нибудь идеи?

— Я могу предложить свои услуги для отвлечения внимания ее наставницы, — предложил Родермир. Двое молодых людей некоторое время с любопытством смотрели на пожилого джентльмена.

— Вы старый хитрец, Родермир, — сказал Дрейк, рассмеявшись.

— Готов на все, чтобы помочь, — ответил тот.

— Правильно. Итак, мы отвлекаем внимание леди Палмерстон. И что дальше? — спросил Филипп, надеясь, что уж втроем они точно разработают стоящий план. Ведь двое из них были шпионами, и они годами только тем и занимались, что разрабатывали хитроумные планы и плели интриги. Надежда все-таки есть. Или нет.

Все некоторое время молчали. Дрейк предложил сигары. Родермир взял еще один бокал портвейна. Дрейк откинулся на спинку кресла и начал насвистывать. Филипп, упершись локтями в стол, обхватил руками голову.

— Вы говорили ей о своей любви? Скажите, что любите, не можете жить без нее и так далее, и так далее, — начал Дрейк.

— Уже говорил, не один раз.

— Как насчет цветов? — предложил Дрейк.

— Преподносил, но ими же она меня и отхлестала.

— Может, спеть серенаду под окном? — предложил Родермир.

— Но только если вы хорошо поете, — добавил Дрейк. — В противном случае я предпочел бы этого не слышать.

— Не можете пожертвовать своим комфортом ради гостей? — упрекнул его Родермир.

Дрейк нахмурился:

— Признайтесь, что и вам бы не хотелось слушать плохое пение.

— Я не буду петь у нее под окном. Я знаю только совершенно непристойные застольные песни. Сомневаюсь, что это будет романтично.

— А может, написать ей стихи? — предложил Родермир.

— Мои усилия, скорее всего, поставят нас обоих в неловкое положение, — сказал Филипп с полной уверенностью. Он чувствовал, как надежда покидает его.

— Есть еще драгоценности, — сказал Родермир. — Обычно это работает безотказно.

— Где он возьмет сейчас драгоценности? — возразил Дрейк.

— У меня действительно есть для нее кольцо, — неожиданно сказал Филипп, почувствовав проблеск надежды. Он взял с собой кольцо матери, намереваясь вручить его Анджеле в качестве обручального кольца. Но почему не в качестве кольца по случаю помолвки? И почему эта мысль не пришла ему в голову раньше?

— Вот и отлично! Вручите ей кольцо и произнесите романтическую речь, — сказал Дрейк. Похоже, он сам был способен на такие вещи. Хотя…

— Замечательно. А что обычно говорят в этом случае? В столовой вновь воцарилось молчание.

— Здесь не помешал бы женский совет, — предложил Дрейк.

— Да, но поскольку ни одна женщина не способна хранить секреты, она наверняка проговорится, и тогда исчезнет элемент неожиданности, который в моем понимании чрезвычайно важен для красивого жеста, — сказал Родермир предостерегающе.

— Ну, в таком случае не мог бы один из вас одолжить мне несколько тысяч фунтов?

Когда джентльмены присоединились к дамам в столовой, Анджелы там не было. Филиппу сообщили, что она удалилась на отдых. Лайла заявила, что у нее разболелась голова, и Дрейк настоял на том, чтобы проводить ее в комнату. Родермир бросил на Филиппа многозначительный взгляд, который тот моментально понял. Он сказался усталым и пожелал всем спокойной ночи.

Он поднимался по лестнице вслед за Лайлой и Дрейком.

— Итак, моя дорогая, надеюсь, наши гости довольны комнатами?

— Конечно, дорогой.

— Уверен, что ты отвела леди Палмерстон и Анджеле комнаты с видом на сад.

— Твоя хитрость может обмануть только корову, — парировала Лайла.

— Но разве ты не собираешься помочь нашему бедному влюбленному?

Лайла остановилась на верхней площадке лестницы и с угрожающим видом повернулась к Филиппу:

— Филипп, я отлично обращаюсь с оружием. Однажды я попала в колено человеку с расстояния в двадцать ярдов, не шагов. Можно не говорить, что я попала туда, куда целилась.

— Лайла, ему нужно помочь, а не угрожать.

— Помолчи, — ответила она мужу. — Филипп, однажды вы оказали мне неоценимую услугу, и теперь я отвечу вам тем же. Комната Анджелы — вторая слева. Но если я узнаю, что вы поступили с ней недостойно, я…

— Обещаю пригласить вас на свадьбу, — не замедлил с ответом Филипп.

— Превосходно. В таком случае — спокойной ночи. Филипп тихонько постучал во вторую слева дверь.

Анджела весь вечер была погружена в глубокие раздумья. Она отказалась от чая с Лайлой и своей тетушкой, чтобы еще раз все обдумать в одиночестве. Итак, она сидела, ожидая, постучит ли он в дверь.

У нее в голове беспрестанно звучали слова Филиппа, которые она услышала от него сегодня днем.

Вина и стыд, с которыми оставил ее Лукас, вновь угрожали разрушить ее жизнь. Филипп может попросить прощения у всех женщин Англии, но это не изменит ее чувств. Это может ослабить ее страхи, но не уничтожит их окончательно. Лукас должен попросить у нее прощения. Он должен сказать, что сожалеет о том, что воспользовался ее невинностью и невежеством. Он должен признать за собой часть вины в смерти ее отца. И если Филипп прав, и сцена, устроенная в саду, — его рук дело, он должен попросить прощения за то, что опять пытался разрушить ее шанс на любовь и счастье.

Она может постареть и умереть, но так и не дождаться его извинений. Перспектива грустная.

Но она может разыскать Лукаса и потребовать от него извинений. Правда, на это нужно время, и ей придется вновь встретиться с ним лицом к лицу, а она не уверена, что ей этого хочется. Да и вообще он может извиняться до последнего вздоха, но от этого она не станет чувствовать себя лучше.

Но стоило Филиппу заключить ее в объятия, как все в мире становилось правильным и совершенным. Сегодня вечером, за ужином, когда она ловила его взгляд, по всему ее телу прокатывались уже знакомые ей волны. Он возбуждал ее так же, как в первый раз. Когда он смотрел на нее или просто находился рядом, шелк казался ей мягче, а воздух теплее. И она могла бы поклясться, что даже кровь начинала быстрее бежать по ее жилам.