Барбара Картленд - Вальс сердец

Внезапно она осознала, что он ушел, сказав ей «прощайте», и что больше она его не увидит. Правда, она так и не видела его по-настоящему. Они узнали друг друга странным, невероятным способом – с помощью легких прикосновений и звучания голосов.

Гизела до сих пор ощущала его объятия, тепло и силу его рук, которые придавали ей уверенности и отваги в этом темном лесу.

А волны наслаждения, разбуженные его поцелуем, все еще захлестывали ее тело. Гизеле казалось, что ей никогда в жизни не испытать такого восторга, который она ощутила, став на несколько долгих минут пленницей Миклоша.

Благодаря этому невыразимому наслаждению, поднявшемуся из самых глубин ее существа, она чувствовала теперь себя частью Миклоша. Но он исчез, растаял во мраке, и в ушах у нее звенящей нотой звучало только его последнее слово: «Прощайте».

Иллюзия, сон, наваждение! Глядя перед собой невидящими глазами, Гизела медленно, словно сомнамбула, пошла по усыпанной цветами лужайке к двери гостиницы.

Поднимаясь по лестнице, Гизела слышала смех и голоса, доносящиеся из ресторана. Опасаясь встретить кого-нибудь, Гизела торопливо взбежала наверх, заперлась в своей спальне и, едва не теряя сознание, опустилась на подушки.

Ищу любовь, играю с нею в прятки. Ищу любовь. Где спрятаться могла?

Сидя в ложе Придворного театра, Гизела наблюдала за репетицией и с чувством глубокого удовлетворения думала о том, что теперь все складывается как нельзя лучше.

Всю дорогу до города она размышляла о предстоящей встрече с управляющим театра и о том, как сказать об этом отцу.

Было очевидно, что он не должен знать о Мик-лоше Толди и о его обещании похлопотать. Как ей объяснить свое знакомство с человеком, о котором ее отец даже не слышал?

Кроме того, Гизела не сомневалась, что покраснеет, если придется говорить о мужчине, который ее поцеловал.

Наутро после той ночи Гизела проснулась счастливой. Чувство восторженного наслаждения, которое пробудил в ней Миклош, не покидало ее, и она ни в чем не раскаивалась и ни о чем не жалела.

Но на следующий день ей стало стыдно.

Как она могла поступить столь опрометчиво!

Гизела знала, что мать с негодованием отвергла бы даже предположение, что ее может поцеловать мужчина, за которого она не собирается замуж.

Но незнакомец, чье лицо так и осталось для нее тайной, был столь загадочен, что она уже готова была считать случившееся просто игрой воображения.

Однако стоило ей только начать размышлять об этом, как она снова и снова обнаруживала себя в его объятиях, ощущала силу его рук и нежность губ.

Вновь в ушах у нее звучала небесная музыка изумрудной листвы Венского леса, уносящая ее в бескрайние просторы звездного неба.

И все же это было слишком прекрасно, чтобы оказаться правдой.

За завтраком Гизела твердила себе, что должна наконец спуститься с небес на землю и думать только об отце.

Он по-прежнему выглядел уставшим, но был, как мальчишка, взволнован предстоящей поездкой в город. Наконец-то он покажет дочери Вену и встретится с друзьями своей юности!

– Я знаю, где живет Иоганнес Брамс! – восклицал он. – Фрау Бубин дала мне его адрес.

– Мне кажется, папа, что в первую очередь нам следует посетить управляющего одного из театров и попробовать заключить контракт.

– Да они все только и ждут меня! – быстро ответил Пол Феррарис, но по тону, которым были произнесены эти слова, Гизела заключила, что на самом деле он совсем не уверен, что это так.

В Придворном театре их встретили очень почтительно и сразу же проводили в кабинет управляющего. Гизела не сомневалась, что это полностью заслуга Миклоша.

Управляющий оказался пожилым тучным человеком. Когда он увидел известного музыканта, его блестящая лысина порозовела от удовольствия, и он громко воскликнул:

– Герр Феррарис! Глазам своим не верю! Добро пожаловать в Город Музыки!

– Вы слышали о моем успехе в Париже? – осторожно спросил Пол.

– Разумеется! А теперь вы очень нужны нам! Дальше все пошло как по маслу. И уже через два дня Пол Феррарис принимал участие в репетициях представления, которое должно было состояться в конце недели.

Режиссер восклицал:

– Вы нужны нам позарез! У нас есть знаменитый баритон Фердинанд Джаггер, и скрипичное соло в вашем исполнении создаст изумительный, утонченный контраст, который станет гвоздем программы!

Поль Феррарис помолодел лет на десять.

– Они слышали обо мне! Я же тебе говорил! – взволнованно твердил он Гизеле.

– Разумеется, папа. Я никогда не поверю, что в Вене за все эти годы не получили ни одного известия из Парижа или Брюсселя.

И вот, сидя в ложе, Гизела возносила Богу благодарственные молитвы. Как она радовалась, что отец вновь выглядит таким счастливым. Быть может, успех в Вене поможет ему забыть о страданиях последних лет.

Когда была жива мать, Гизелу обычно оставляли дома, а если и брали с собой на концерт, то сажали в зрительном зале, и ей строго-настрого запрещалось заходить за кулисы.

И теперь Пол Феррарис не знал, как с ней поступить.

Оставлять ее в отеле одну он не мог, это было очевидно. В то же время ему не хотелось, чтобы она общалась с организаторами концерта и сидела вместе с ними в партере.

– Но ведь они такие же артисты, как и ты, – возражала Гизела. – И потом, мне интересно с ними познакомиться.

– Твоей матери это бы не понравилось, – твердо отвечал ей отец, и у Гизелы не было особого желания с ним спорить.

Он договорился с управляющим, и для Гизелы это кончилось заточением в ложе. «Как будто я дикий зверь», – с хмурой улыбкой говорила себе Гизела.

Впрочем, вслух протестовать она не решалась, тем более что здесь никто не мешал ей наслаждаться красотой и убранством театра. Гизеле он представлялся самым лучшим из всех театров, несмотря на то что Королевский столичный театр был гораздо величественнее и больше.

Гизеле очень хотелось побывать в Доме оперы, но у нее не было времени, чтобы осматривать достопримечательности, потому что отец репетировал буквально от зари до зари.

– Я так давно не упражнялся по-настоящему, что теперь играю из рук вон плохо! – восклицал он. – Не могу же я позволить себе опозориться перед венской публикой, великими ценителями музыки. Это погубит мою репутацию. Я должен использовать каждую свободную минуту, чтобы репетировать.

– Папа, вы играете великолепно!

Тем не менее Гизела понимала его беспокойство. Жители Вены не думали ни о чем другом, кроме музыки, и если они ни на чем не играли, то пели.

Наблюдая за репетициями оркестрантов, Гизела сама убедилась, что отец был прав, говоря, что искусство музыкального исполнения достигло в Вене совершенства.