Робин - Проснись, моя любовь

Миссис Боули подробно описывала все промахи и недостатки Элейн, когда ее прервала Пруденс.

— Мама, я все думаю, слышал ли лорд Арлкотт, как Морриган играет на пианино?

— Нет, не слышал, — сказал Чарльз, подойдя к Элейн и положив руки ей на плечи. — Сыграешь, дорогая?

Элейн перевела взгляд с Пруденс на миссис Боули. В глазах девушки горел враждебный огонь. Пожилая женщина была полна наглого самодовольства.

У Элейн было такое чувство, что в любом случае, сыграет она или нет, ничего хорошего не получится.

— Сыграй для лорда, Морриган, — сказала миссис Боули. — Не заставляй его думать, что мы не дали тебе достойного образования.

Чарльз массировал плечи Элейн.

— Я не жалуюсь по поводу достоинств Морриган, поверьте мне, миссис Боули, — горячо заверил он ее.

Жара распространилась от его пальцев к щекам Элейн.

— Но Морриган так чудесно играет, милорд, — заявила Пруденс. — Вы должны настоять, чтобы она сыграла.

— Да, сыграй, Морриган! — Мэри присоединилась к своей сестре.

Послышалась ли Элейн угроза в голосах сестер? Да, сыграй, Морриган, или ты обнаружишь, что нелюбящий муж ничем не отличается от любящего? Или да, сыграй, Морриган, потому что мы хотим увидеть, какой дурой ты себя выставишь и этим скрасишь наше никчемное существования?

Элейн встала. Чарльз сопроводил ее к пианино и поднял крышку инструмента.

— Тебе дать ноты?

Элейн тряхнула головой. Она и так может выставить себя полной дурой, и покончить с этим раз и навсегда. Элейн не пользовалась нотами почти двадцать пять лет. Она надеялась лишь на то, что ее пальцы не настолько заржавели, как мозги. Кроме того, совершенно очевидно, что Морриган не играла целый год. Даже виртуозным пианистам нужна практика.

Стул был болезненно твердым. Элейн подняла руки и размяла пальцы. Преподаватели говорили ей, что руки, подобные этим, созданы, чтобы играть на пианино. Она лишь надеялась, что они были правы.

Итак, что же сыграть?

Но пальцы знали, что сыграть: последнее произведение, которое она играла на концерте в своей другой жизни. Она неуверенно взяла несколько нот из «Оды к радости» Бетховена, которую в 1970 году Мигель Риос сделал популярной. К середине игры она забыла обо всех сомнениях. К концу — забыла, зачем вообще играет. Последние аккорды прозвучали в сводчатом зале.

Чарльз зааплодировал.

— Браво!

Ответом от выводка Боули явилась гробовая тишина. Элейн рискнула оглянуться и посмотреть. Взгляд Пруденс светился злобой, Мэри казалась подавленной. Миссис Боули выглядела оскорбленной.

Чарльз немедленно распрощался с гостями. Элейн почувствовала огромное облегчение, когда они наконец-то дошли до комнаты. Кейти раздела леди и надела изящную шелковую кружевную ночную сорочку бледно-розового цвета. Она разобрала прическу Элейн, треща без умолку и расправляя все по сотому разу. Как только она закончила, вошел Чарльз, одетый в один халат, который не скрывал его волосатую грудь и такие же волосатые ноги. Он подошел к Элейн и коснулся ее волос.

— Ты устала, не так ли?

— Да.

— Кремом пользовалась?

Элейн бросила отчаянный взгляд на Кейти. Служанка отворачивала покрывала кровати, жадно прислушиваясь к каждому слову.

Чарльз нахмурился.

— Так да или нет?

Элейн смутилась.

— Да!

— Ты вводила его внутрь?

— Да! — зашипела она.

— Я тебе не верю. Ты вертелась весь день, как уж на горящей сковородке. Не беспокойся, я не собираюсь насиловать твое маленькое ханжеское тело. Кейти, ты можешь остаться с миледи на ночь.

Он поднял Элейн с изогнутого кресла.

— Куда ты дела тот крем?

Элейн открыла маленький ящичек туалетного столика.

Он вырвал непрозрачную баночку из ее рук.

— Идем.

Судя по его тону, у нее не было выбора. Он провел ее через соединяющую их комнаты дверь.

— Ложись.

— Я не…

Его взгляд заставил ее замолчать.

— Я сказал, — кратко произнес он, — ложись.

Элейн легла и закрыла глаза. Ночная рубашка оголила ноги.

— Подними бедра.

Элейн неуклюже подняла бедра.

— Раздвинь ноги.

«Да иди ты…» — чуть было не вырвалось у нее. Кровать прогнулась, тело Элейн немного скатилось к нему. Он развел ноги и удерживал их в таком положении, так как она пыталась свести их обратно.

— Уверяю, что как и ты, не испытываю от этого большого удовольствия.

Снова вернулись к «костлявой заднице», с обидой подумала Элейн. Как же мужики непостоянны! Она расслабила ноги, поскольку лорд все равно держал их разведенными.

— Вижу, ты пользовалась им.

Намазанный кремом палец продвигался по тесному, болезненному проходу. Он был холодным, и это причиняло боль. Элейн закусила губу. Палец выскользнул, она расслабила мышцы. Палец вернулся обратно, захватив еще крема. Он проник так глубоко, насколько смог. Элейн откинулась на подголовник. Палец продолжал свою работу, слезы укололи закрытые веки.

— Вот. А сейчас будь хорошей девочкой и возвращайся в свою комнату. Ты ведь туда стремишься, верно?

— Да, — зловредно сказала Элейн. В месте, где только что был палец, возникла резкая боль. Она тут же пожалела о сказанном, но вернуть вырвавшееся слово уже не могла.

Элейн сползла с кровати и опустила ночную сорочку. Он встал, освобождая ей проход.

Черный лебедь. Одинокий.

Элейн представила себя в сумасшедшем доме, в комнате со стенами, оббитыми мягким материалом. Одна.

Она поспешила через соединяющую дверь. Кейти ожидала ее в кровати, уже облаченная в объемную ночнушку и соответствующий чепец. Служанка выглядела сонной. Элейн нырнула под простыни.

Кейти протянула руку.

— Это вам, мэм. Я нашла это под дверью.

В глубине живота Элейн началась слабая дрожь.

Дорогая Элейн,

Ты — шлюха. Мэтью был прав, когда обвинял тебя. Сначала ты путалась со своим дядей, потом с чужим мужем. И, конечно же, сама с собой. Мэтью рассказал доктору, что ты часто развлекалась с собой. Последнее не волнует Арлкотта, но как ты думаешь, что он почувствует, когда узнает, что ты переспала с ним только после того, как тебя возбудил собственный дядя?

Да, думаю, что удивила тебя. Кто это, спрашиваешь ты. Нет ничего из того, что ты делаешь, чего я не могу узнать. Я повсюду.

У Арлкотта он почти такой же большой, как и у «джентльмена коров», не так ли? Но такой суке, как ты, наверняка, нравится это.

— Все хорошо, миледи? Вы ужасно побледнели.

Элейн смяла записку, заставив себя вымученно улыбнуться.

— Все хорошо, Кейти. Прекрасно. Брось это в камин. Давай спать.

Элейн лежала в темноте, слушая, как глубокое дыхание Кейти мерно перешло в тихое похрапывание.

Мэтью знал. Все эти годы, когда он похлопывал ее по заднице и говорил «иди спать», он знал, что ей нужно больше, знал, что она хочет большего. И обратил ее желание и вынужденное самоудовлетворение против нее, заключив ее в сумасшедший дом.