Меган Маккинни - Часы любви

Оказавшись под покровом тьмы, Малахия встал. Жалкий и униженный, он поднял кулак и громким голосом провозгласил:

– Наше дело не окончено, Тревельян. Вы не можете отобрать все у таких как я, ничего не заплатив, наступит и ваш черед. На ваших похоронах плакать будут немногие.

С этими словами он отправился прочь. Перепрыгивая через три ступеньки, друг детства Равенны растворился во мраке. Издалека донеслось его проклятие, подобающее обреченному аду грешнику.

И тогда в башне вновь воцарилось молчание, и крысы вновь заскребли по камням, а капель, разбивавшаяся о сырой камень, ничем не напоминала о случившемся.

С болью в сердце Равенна вцепилась в камни, чтобы подняться на ноги. Она выпрямилась, ощущая тяжесть в сердце, ибо теперь ей предстоял разговор с Тревельяном с глазу на глаз. На нее падет вся тяжесть гнева, вызванного смертью Симуса.

– Иди сюда, – сказал Тревельян хриплым голосом. Медленно, словно превратившись в Гранью, девушка сделала два шага, каждое движение давалось ей с трудом.

Свет, вырывавшийся из брошенного Малахией фонаря, падал на лицо графа. На нем читалось коварство и нечто другое – странное сочетание любви и боли.

– Я пришла сюда для того, чтобы узнать об отце, а не для того, чтобы встречаться с Малахией, – попыталась оправдаться Равенна.

Тревельян обнял ее за талию и прижал к себе. Негромким голосом он спросил:

– А ты знаешь, что они пытались убить меня?

Вопрос этот поразил ее как пощечина.

– Нет, я этого не знала. Клянусь вам могилой матери, я не знала.

Равенна глядела на Тревельяна, ощущая, как колотится в груди сердце. Дело плохо. И незачем отрицать это.

Граф достал из кармана жилета ту записку, которую уже показывал ей.

– Знаешь ли ты что-нибудь об этой бумажке?

Равенна покачала головой, не в силах смириться с тем, что ее имя, начертанное на записке, сделалось причиной трагедии этого дня.

– Я совсем ничего не знаю. Могу только уверить, что Малахия не способен на убийство. Просто потому, что он не в силах пойти на это. – Прошептала она дрогнувшим от страха голосом.

Приступ едва не вырвавшегося на волю гнева исказил черты графа.

– А ты у нас невиновна, так? Невиновна ни в чем… Ты утверждаешь, что ни в чем не замешана. Хотя я то и дело уличаю тебя в тайных сношениях с Маккумхалом. Ты обнимаешься с ним и, наверно, даже…

Договорить Тревельян не сумел.

– Но я никому не причинила боли, милорд. – Равенна содрогалась всем телом. – Малахия в детстве был моим другом. Я понимаю его, но это все.

– Но ты отказываешься понять его стремление уничтожить меня, – глухо проговорил Тревельян. – Уничтожить Симуса, упокой, Господи, его душу.

– Нет, – Равенна вцепилась в его руку. – Малахия не стрелял. Я знаю, ему жаль Симуса. Вашего кучера убил не он, и я положу свою жизнь, чтобы доказать это.

Граф глядел на нее. Ощущая, как стянулся в комок желудок, Равенна видела, что он все же не совсем верит ей. Наконец монотонным голосом, словно устав от войны, Ниалл произнес:

– Когда я был еще молод, мне дали подержать младенца – дитя, у которого было только будущее. – Прижавшись щекой к волосам Равенны, как будто чего-то моля, он задумчиво продолжил: – Мне сказали, что эта девочка будет моей невестой, а я только смеялся. Но я понял, что не в силах отвергнуть ее. Эта жизнь должна была вызреть, обещание – расцвести. Я не хотел ее, но тем не менее стремился помочь ей. Я позаботился, чтобы у нее было все необходимое…

Равенна чуть не задохнулась. Голос Тревельяна завораживал ее. Он просто не мог, не имел права произносить подобные слова, однако потрясающая неожиданностью истина точно укладывалась недостающим звеном в давно не поддававшуюся пониманию головоломку.

– Дитя это превратилось в женщину. Прекрасную женщину. И хотя я обеспечивал ее всем, сделал ее жизнь такой, как мне было нужно, я все твердил себе, что не хочу ее. И все же однажды, когда судьба в очередной раз столкнула нас, я обнаружил, что у красоты ее есть душа. Она обладала остроумием, которое я нашел привлекательным, и сердцем, столь же одиноким и жаждущим, как мое собственное. Я понял, что думаю о ней, тревожусь за нее, удивляюсь ей. И вскоре я понял, что мысли мои обращены только к ней.

Тревельян обнял ее, руки его впились в ее волосы, и Равенна вскрикнула – не столько от его грубости, сколько от неожиданности. То, что он говорил, казалось просто невероятным, тем не менее она опасалась, что так все и было. Он заботился о ней… Он, а не давно погибший отец.

Тревельян отклонил голову Равенны назад, так, чтобы ей пришлось посмотреть ему в глаза. Деревянные шпильки из волос дробью посыпались на каменные ступени.

– И вот я, наконец, обнаруживаю, что она связалась с убийцами и ворами. Все мое обучение, – он встряхнул ее, – да, мое обучение, и мой коттедж, и мое столовое серебро, и мои деньги не удержали ее от порока. Я думал сделать ее леди, а вместо этого нахожу…

Ниалл не сумел выговорить это слово.

– Не надо, – попросила она шепотом.

– Однако только мысль о том… – голос Тревельяна дрогнул, – …одна только мысль о том, как он… – боль кинжалом засела у него внутри. Ниалл закрыл глаза, словно пытаясь отгородиться от нее, – …как Маккумхал… обладает тобой, сводит меня с ума.

Рыдание застряло в ее горле. Извиваясь под тяжестью его слов, Равенна не смела даже взглянуть на графа.

– Но довольно. Хватит с меня этих мыслей. – Тревельян крепко держал ее, невзирая на все попытки освободиться.

– Никогда больше не говорите мне таких ужасных слов! – выкрикнула Равенна, пытаясь справиться со слезами. Болезненным потрясением являлось уже то, что всю ее жизнь направлял Тревельян, а она даже не знала об этом, но еще хуже было понимать, что граф видит в ней не более чем шлюху, нуждающуюся в направлении.

– Ужасных? Ужасных? – он был готов смеяться. – Нет, в словах не бывает ничего ужасного. Вот смерть Симуса – это действительно ужасно.

Тревельян не сдерживал более гнева; его мрачное, яростное лицо было жутким в этом удушающем полумраке. Ей хотелось бежать от него под теплый и уютный кров своего дома, но теперь от Тревельяна некуда скрыться. Гневные объятия были прочнее железных оков. Этим вечером он отобрал у нее все – даже дом. Их с Граньей коттедж более не принадлежал им. Дом всегда принадлежал Тревельяну. Мир ее рухнул.

Со стоном признав поражение, она сдалась и в отчаянии прошептала:

– Но я пришла сюда только для того, чтобы узнать о моем отце. Поверьте мне, я не имею ни малейшего отношения к сегодняшнему преступлению. Обещаю, что если вы расскажете мне все, что вам известно, я оставлю замок и никогда не побеспокою вас еще раз.

– Гриффин рассказал мне о человеке, который умер в Антриме двадцать лет назад.