Кэрри Лофти - Поцелуй воина

Ее глаза потухли.

– Никогда.

– Я больше не предложу свою помощь, – сказал он. – Сделай это по своей воле, или ты сделаешь себе гораздо хуже, чем мог бы я.

– И это излечит меня?

– В конце концов.

– Раньше я убью тебя, – сказала она.

– Но я хочу, чтобы ты излечилась, больше, чем ты хочешь эту свою отраву.

– Очень в этом сомневаюсь.

– И когда следующая банда отступников появится здесь, их будет слишком много, чтобы ты могла защититься от них.

Тихий голос, так непохожий на все, что он когда-либо слышал, медленно проплыл над плато.

– Но тогда я смогу положить конец всему этому.

Непрошеный проблеск сочувствия и еще более сильный гнев подхлестнули его слова.

– Ты ищешь смерти, inglesa? Так вот чего ты жаждешь?

Она отступила на шаг, потом на два.

– Ты знаешь, что мне нужно. Другой выбор – обойтись без этого, и вот этого я не могу. Не могу пройти через это снова.

– Ты трусиха.

– А что ты знаешь о смелости, ты, прячущийся от мира?

Перед его мысленным взором пронеслось видение поля битвы, усеянного телами и убитыми лошадьми. Аларкос. Та опьяняющая победа. В тот долгий день он был храбр, как десять человек, убивая врагов весело и безнаказанно. Его смелость граничила с кровожадностью, лишенная мысли и человечности. Но с какой целью? Он был на стороне победителей, но те, кто пал от его меча, были кастильцы.

Сейчас он был лучше, отрицая эту варварскую часть себя.

– Я ученик, обучающийся смирению. Что должна сделать и ты.

– Я не буду...

Прежде чем Ада успела договорить, он схватил ее за плечо и резко развернул. Их тела соприкоснулись, ее обнаженная спина прижалась к его груди.

– Я уже спрашивал тебя, – прохрипел он. – Теперь я получу этот ответ. Ты хочешь умереть?

– Отпусти меня!

– Покорись, inglesa.

Он потянул ее руку. Ада поморщилась.

– Нет.

Ее кинжал блеснул в солнечных лучах и прорезал его рукав и кожу. Кровь хлынула, красная и быстрая. Напрягшись от боли, он вырвал клинок и швырнул его на землю.

Воспоминание о ее агонизирующем голосе прорвалось в его мозг, сквозь боль и его разочарования. «Я никогда больше не буду пленницей».

Габриэль знал, что такое плен, и от самой мысли о возвращении на службу к его бывшему хозяину у него стыла в жилах кровь. Он бы предпочел умереть. Что бы ни перенесла эта женщина, это привело ее к такому же решению. Смерть лучше, чем плен. И пока Габриэль пытался найти утешение в покорности, она видела в этом только слабость. Еще одна ловушка.

– Ты не хочешь умереть, но ты не можешь жить со страхом. – Он развернул ее к себе. Их глаза встретились через океан гнева. – Вот почему ты сражаешься, не так ли? Вероятнее всего, поэтому ты и научилась драться.

Она кивнула, едва заметно.

– Тогда позволь мне помочь тебе.

Помощь? Так вот как он представляет себе помощь?

Ада злобно смотрела на затылок Габриэля. Он ехал, восседая на своем жеребце, вместе со своими моральными принципами, а она, связанная как преступница, шла позади лошадей. Чем яростнее боролась она с веревками, стягивающими ее запястья, тем сильнее затягивались узлы. Второй, более короткий кусок веревки зашнуровывал спину ее платья. Она была готова поклясться, что его руки дрожали, когда он работал с покорным прилежанием, пытаясь придать ей пристойный вид.

Торговцы из каравана выбрались из-под повозок, где прятались, и стали подсчитывать убытки. Выжили двое стражников, так же как Пачеко и Фернан. Последний стал бледным как полотно. Его белое монашеское одеяние испачкали следы рвоты.

Спешившись, Габриэль прошел от повозки к повозке, быстрым взглядом осматривая поле битвы. Ада смотрела, как он все проверяет.

– Вот этот еще жив, – сказал он стражнику.

– Это не больше чем на мгновение.

Стражник выполнил свой долг недрогнувшей рукой.

– Что случилось с остальными? – мрачно спросил Габриэль. – Здесь всего семеро убитых.

Стражник показал на юг.

– Они сбежали.

Ада перестала слышать их разговор. Ее охватил новый приступ дрожи. Земля уходила из-под ног. Она погрузилась в колючую траву. Холод: Жажда. Безумное головокружение. Она дрожала, небо вокруг вращалось вызывающими тошноту кругами.

– Что с ней? – спросил стражник.

– Она нездорова. Больше ничего.

Поблизости появился Пачеко.

– Что случилось? Почему она связана?

Габриэль ответил не сразу. Ада с бесстрастным весельем смотрела, какой подыскивает ответ. Но язвительный смех в ее голове так и не обрел голос.

– Это для ее же блага, наставник. – Габриэль опустился на колени рядом с ней и откинул волосы с ее лица. Быстрым движением он развязал узлы на ее запястьях. – Фернан, дай ей одеяло.

– Не хочу я твое одеяло, – выплюнула она сквозь стучащие зубы.

Он растерянно выдохнул.

– Ты пойдешь в Епес пешком?

– Я не могу.

– Ты пойдешь, если не уступишь. И ты скажешь «пожалуйста».

– Я не буду просить.

– Тогда тебя впереди ждет долгая дорога. – Он взял у Фернана одеяло и протянул ей. – Что скажешь, inglesa?

Она откинулась назад и впилась пальцами в траву.

– Изверг.

Он стоял, его лицо было словно высечено из камня. Она закрыла глаза и вспомнила, как лежала на тюфяке дома, в Англии, как сушила пучки полевых цветов и развешивала их на потолочных балках. Когда опускалась ночь, она смотрела на плачущие в мерцающем свете очага тени. Когда возвращался солнечный свет, их приглушенные цвета напоминали яркость леса и жизни, которая ей не нравилась.

Но она отдала бы все, чтобы эта жизнь вернулась к ней. И дождь. Она так скучала по дождю.

Она не была дома больше года. А теперь и Джейкоб тоже ушел. У нее, терзаемой ненормальным послушником, не было никого и ничего.

Часть ее хотела уступить. Он помог бы ей пройти через самый трудный период воздержания.

Но та часть ее, что хотела помощи, была не такой шумной и сильной, как ее страстная жажда. Если Габриэль встал между ней и опиумом, значит, он ее враг. Он ее тюремщик. Монастырь в Уклесе, может быть, и рай на земле, но для нее он все равно станет тюрьмой.

– Габриэль, помоги ей.

Пачеко был не таким высоким, и, несмотря на возраст и авторитет, казалось, что он просит послушника об одолжении.

Сильные руки Габриэля подхватили ее. От жара его тела стало теплее. Ей ужасно хотелось прижаться еще ближе, держаться крепче – любое облегчение от надвигающейся внутри ее бури.

– Ну ладно. – Глубокий спокойный тембр его голоса, почти добрый, угрожал заставить ее заплакать. – Держись за меня. Хорошо. А теперь держись на ногах. Тебе нужно быть сильной. Епес довольно далеко для пешей прогулки.

Она споткнулась.

– Ты чудовище!

– Я помогаю тебе, понимаешь ты это или нет.

– Как? Заставляя больную женщину идти пешком?