Ольга Клюкина - Сапфо, или Песни Розового берега

— Это Гермий, жених моей дочери Клеиды, — пояснила Сапфо. — Правда, я сама только что об этом узнала.

— Хм, хм, а ведь, пожалуй, я так и поступлю! — улыбнулся Эпифокл. — Это будет со всех сторон разумно и позволит соблюсти необходимую меру. Половины мне, пожалуй, хватит…

И Эпифокл продекламировал с большим чувством:

— Ба, Эпифокл, да ты делаешь немалые успехи в стихосложении! — похвалил старика Алкей.

— Эти слова принадлежат не мне, а мудрому Солону из Афин, — сказал Эпифокл. — А тебе бы, Алкей, следовало интересоваться не только своими песнями, но иногда прислушиваться также к тому, что сочиняют другие.

— Да, про богатство ты поешь, конечно, хорошо, но как же твои заветные золотые сандалии? — с хитрым видом напомнил Алкей. — Чем же ты, Эпифокл, будешь громыхать по дороге, забираясь на верхушку Этны?

— Хм, хм, теперь я могу признаться, Алкей, что про золотые сандалии я вам говорил в шутку, — ответил Эпифокл, широко улыбаясь щербатым ртом. — Честно говоря, больше всего остального меня сейчас волнует проблема сохранения моего наследия — ведь другого состояния у меня нет и уже не будет. Да и законных наследников — тоже. Я и на Фасос, друзья мои, отправляюсь лишь потому, что хочу отыскать учеников Бебелиха, которые многократно переписывают чужие труды на папирусные свитки, переводят их на наречия самых разных народов и таким образом, говоря поэтическим языком, словно обувают их в золотые сандалии, отправляя гулять по всему свету. Но, я думаю, даже половины накоплений будет вполне достаточно, чтобы обуть моих ребятишек. Увы, у самого меня нет учеников — я напрасно не позаботился об этом заранее.

И Эпифокл добавил, обратившись в сторону Гермия:

— Хм, хм, а вот вы, молодой человек, вполне могли бы стать моим учеником. Здесь чутье меня никогда не подводит.

— Так в чем же дело? — обрадовался Гермий. — Признаться, я имею склонность к философии не меньшую, а то и гораздо большую, чем к торговым делам!

— Если бы боги захотели меня оставить на Лесбосе, то я взял бы тебя в ученики, — проговорил Эпифокл. — Но мой ветер, дружок, дует в сторону Фасоса, и нам не по пути. Как ты понимаешь, я не могу пообещать, что мы с тобой когда-нибудь непременно увидимся на этом свете, сейчас я стараюсь не загадывать дальше сегодняшнего дня.

— Послушай, Клеида! — обратился Гермий к невесте. — Но почему мы должны так быстро возвращаться назад в столицу? Разве мы не можем здесь побыть хотя бы до завтрашнего дня и с пользой провести время в обществе мудрых и интересных людей?

— Да… Но я не знаю… Если ты так хочешь… — пожала плечами Клеида, и Сапфо, которая последний год никакими силами не могла лишней минуты удержать строптивую дочь возле себя, вдруг с радостью увидела, что она склонна согласиться, потому что слова будущего супруга для нее уже сейчас — почти что закон.

— О, конечно! — подхватила Сапфо. — Зачем вам торопиться? Мы сейчас все вместе можем отправиться на прогулку, и я покажу вам самые красивые места, какие только можно встретить на Лесбосе. Там и поговорим разом обо всех наших делах.

— Это точно, — подтвердил Эпифокл. — Мне кажется, что когда-нибудь и философы будут нарочно собирать вокруг себя учеников, прогуливаясь под открытым небом — в лесах или в садах. Если вы не против — я пойду с вами. К тому же мне хотелось бы набрать перед дорожкой одной целебной травы, которая способствует очищению организма и растет только на здешних холмах.

— Пожалуй, я тоже составлю вам компанию. Может быть, мы где-нибудь встретим Фаона и сумеем привести мальчишку в чувство?

— Так пойдемте же! — обрадовался Гермий. — У нас еще есть в запасе целый день, а это не так уж и мало!

Эпифокл с одобрением поглядел на юношу и с непривычной для себя легкостью поднялся со скамьи.

Выйдя на улицу и поглядев на дорогу, ведущую к холмам, Сапфо подумала, что в словах Гермия про огромность одного дня сейчас, как никогда, чувствуется верный смысл.

В эти осенние дни природа преображалась на глазах, и казалось, что буквально с каждым часом знакомые места становились все более неузнаваемыми.

Сейчас Сапфо в который раз поразило, что вокруг виднелось все больше деревьев пусть еще не с багряной и не с коричневой увядшей листвой, но с неуловимой примесью розового в зеленых пока ветвях.

Это был едва уловимый, телесный цвет человеческого тепла, и поэтому деревья, и небольшие кустики, и окрашенные им травинки казались трогательно живыми.

Словно все они тоже чувствовали, догадывались о скорой зиме, о ледяных ветрах и убийственных морозах, но не жаловались, а лишь молчаливо и благодарно розовели в ответ погожему, пусть даже самому последнему, солнечному дню.

Взойдя на пригорок, Сапфо вздохнула полной грудью, посмотрела на свой дом, край крыши которого виднелся в низине, и нелепые события сегодняшнего утра показались ей совершенно нереальными и словно кем-то нарочно выдуманными, чтобы сбить обитателей дома с толка и перед разлукой как следует перессорить друг с другом.

Но ничего не вышло!

Или почти что — ничего, не считая смертельно обиженного Фаона, которого с тех пор нигде не было видно.

Но почему-то Сапфо была твердо уверена, что ничего плохого с юношей не случится, и почти что о нем не думала.

Она вообще испытывала ощущение, что вчера ночью кто-то освободил ее от мучительного, тайного обожания, или хотя бы ослабил его, подарив возможность ровно, свободно дышать.

Эпифокл тоже находился в превосходном настроении.

Во-первых, оттого что впервые за долгое время шел налегке и вспоминал, как же это приятно, а во-вторых, радуясь, что его проблема с содержимым мешка наконец-то разрешилась, и он, оказывается, не настолько «слился» со своим золотом, чтобы нагрешить из-за него перед богами.

Кроме того, ему приятно было беседовать с молодым человеком, который неплохо был осведомлен в вопросах философии — несмотря на то, что Гермий держал за руку невесту, он внимательно прислушивался к речам Эпифокла и задавал вполне дельные вопросы.

Даже словоохотливый Алкей и то несколько притих со своими извечными шуточками и слушал сейчас гораздо больше, чем говорил сам, что было ему не слишком-то и свойственно.

И правда — сегодня Эпифокл был настолько в ударе, желая как-то реабилитироваться перед друзьями за свое утреннее, недостойное мудреца, поведение, что прерывать его рассказы лишний раз никому не хотелось.

После того как Алкей снова вспомнил о Фаоне, который, словно напуганный зверь, сбежал от всех в здешние леса, Эпифокл с энтузиазмом заговорил про Афины и в особенности — о личности Солона — правителя, философа и поэта в одном лице.