Елена Арсеньева - Звезда на содержании

– Погодите, – сказал Аксюткин и нахмурился. – Да отчего же люди о Варе дурное подумают, коли ножик в Наденькиной руке?! Вы же сами говорили, что она – Митю, а потом себя...

Савка зло цыкнул зубом:

– Ну как ты не понимаешь? Могут подумать, что твоя племянница их прирезала, а потом нарочно сунула нож в руки этой барышне, чтоб от себя подозрение отвести.

Аксюткин вытаращил глаза:

– Ужасы какие вы говорите! Вам бы трагедии писать, вот что я вам скажу! Ох, какой ужас, какой кошмар творится на свете! Неужели кто-то способен был бы сделать такое?! Убить, а потом сунуть нож в мертвые руки...

– Да полно тебе причитать! – чуть ли не взмолился Савка, еле удерживаясь от искушения придушить этого словоблуда. Но ведь тогда не найдешь той, которая надобна! – Беги за девкой, да смотри, про смертоубийство ни-ни! Веди на крыльцо, я там ждать буду.

Аксюткин кивнул и, перекрестившись, бросился куда-то за угол.

Савка тяжело вздохнул. Во блаженный попался, а? Теперь жди, приведет ли девку. А ну как что-нибудь взбредет в больную голову Аксюткина, он проболтается – и Варя откажется идти? Кажется, сроду не было у Савки такого тяжелого дела, ну просто барщина непосильная! Убить – чик, и готово, а разговоры разговаривать – ох, мука мученическая!

Конечно, Анюте показалось странным, что Липский срочно вызвал ее на примерку и даже коляску прислал. Однако Блофрант так настаивал, так суетился, так спешил, так уверял, что ни в коем случае нельзя рассердить господина Липского... Он был как-то ненатурально весел и оживлен, глаза его то и дело застилались слезами, но на беспокойные вопросы Анюты он твердил одно:

– То слезы умиления, светлы они, как ранняя роса, что поутру травинки увлажняет. Ты не тревожься – высохнет роса, слеза иссякнет в свете ясном дня!

Блофрант даже собраться Анюте толком не дал – буквально выволок ее за руку на крыльцо и помог сесть в коляску, на козлах которой сидел смиренного вида мужичок. Коляска была довольно обшарпанная, а мужичок – облика самого простецкого, и Анюта удивилась было, что у щеголеватого Липского такой непрезентабельный экипаж и вовсе уж затрапезный кучер, но Аксюткин буквально запихал ее в коляску и жарко облобызал на прощание, бормоча:

– К счастью, дитя мое, к счастью сия колесница тебя увезет! Блаженный супруг тебя примет в объятия, перед богами своей назовет и навеки союз заключит преблаженный с тобою, о дочь дорогая!

– Дядюшка, – почти испугалась Анюта, – о чем это вы?

Но Блофрант лишь стиснул губы крепко – крепче некуда – и еще палец к ним прижал для надежности.

Анюта растерянно оглянулась. На душе было тяжко, никуда не хотелось ехать. И Мальфузия, как нарочно, куда-то подевалась. Окажись она в театре, живо вытрясла бы из мужа все его тайны, и они посыпались бы из него, как горох из дырявого мешка. А кто это там идет, не Мальфузия ли? Нет, какая-то нищенка. Что-то в ней знакомое... Анюта видела ее где-то, точно видела! И вдруг вспомнила – где и когда. И от этого воспоминания черная туча нашла на душу.

– Ох, батюшки! – сказал вдруг Аксюткин изумленно, глядя на ту женщину. – Да ведь это никак Каролина! Куда это она? В театр, что ли?

И в самом деле – женщина свернула к тропке, которая вела к артистическому входу.

– К Наденьке небось, – бормотал сам с собой Аксюткин. – Они ведь подружками были в старые времена... Ох, как узнает она, что Наденька... – Лицо его плаксиво сморщилось, он опасливо оглянулся на Анюту, но той было не до Наденьки.

– Дядюшка, вы женщину эту знаете?

– А как же. Каролина это. Когда-то мы с ней... – Аксюткин смущенно поежился. – А потом я Мальфузию полюбил на веки вечные.

– А она кто, повитуха?

– Кто?! – испугался Аксюткин. – Мальфузия?!

– Да нет, Каролина эта.

– Повитуха?! – еще пуще испугался Блофрант. – Да Христос с тобой. Отродясь актрисой была, даже на сцене в роли повитух не выступала.

– Да нет, быть того не может! – не верила Анюта. – А восемнадцать лет назад разве не была она повитухою?!

– Восемнадцать лет назад она меня с Мальфузией разлучить пыталась, – усмехнулся Блофрант. – Роли у нее отнимала, интриганка несчастная, войны вела такие, что дым стоял! Да что тебе до нее?! Тебе ехать пора!

И он снова помрачнел неузнаваемо, замахал вознице: трогай, мол! Анюта выглянула из коляски – Аксюткин стоял сгорбившись, прижав руки к лицу. Фигура его являла картину самую что ни на есть удрученную, и девушка испугалась. И тут же до нее дошло, что коляска направилась в сторону, противоположную той, куда следовало ехать, чтобы попасть в магазин Липского. Надо было ехать по Малой Печерской до Покровки, а экипаж понесся по Большой Печерской к Сенной площади.

– Стойте! – крикнула она вознице и попыталась выскочить из коляски, но кто-то сильно схватил ее за руку. Анюта обернулась и увидела рядом с собой незнакомого человека облика весьма подозрительного. Именно таким по ее представлениям должен быть разбойник с большой дороги, несмотря на то что он и одет был в приличное платье, и борода его была ровно острижена. И все же было во всем его облике нечто пугающее, звероватое...

Откуда он взялся? Не иначе, запрыгнул в коляску на ходу, когда Анюта оглядывалась на Аксюткина.

– Остановите! – закричала она вознице, но тот и ухом не повел, тряс себе вожжами, побуждая лошадей скакать быстрее и быстрее. Они уже миновали Солдатскую слободу и мчались по Сенной площади.

– Тихо сиди, и все хорошо будет, – вполне мирно посоветовал разбойник.

– Кто вы такой? Куда меня везете? – вскричала Анюта, и тот досадливо сморщился:

– Да не ори так! Оглушила совсем. Кто я? Савка Резь меня зовут, только имя это ты лучше забудь, оно тебе вовсе ни к чему. А везу я тебя туда, куда велено.

– А куда велено-то?

– Сама увидишь, – исчерпывающе ответил ужасный человек с ужасным именем. – Сиди и не дергайся, не то...

Он сделал движение, словно втыкал ей что-то в живот, и Анюта отпрянула, вжалась в спинку сиденья. Почему-то пришла глупая мысль: в театре, если изображали удар ножом, держали руку как-то не так, били от плеча, наотмашь, а настоящие-то разбойники втыкают оружие именно так, без замаха, не сверху, а снизу – и все, и это получается смертельный удар... Но тут же эта никчемная мысль исчезла и растворилась в страхе: куда он меня везет? Зачем? По чьему наущению? Неужели опять козни Хвощинского?! Явление этой Каролины... Так кто же она все-таки? Повитуха? Актриса? Каторжанка?!

– Да не трясись, – вдруг очень мирным голосом сказал Савка Резь. – Не в притон разбойничий везу, а в церковь.

– В церковь?! Для чего? – хрипло выговорила Анюта.

– Да так, безделица! – хохотнул Савка. – Обвенчают тебя с милым другом. Да и всего-то делов!