Элизабет Хойт - Грешные намерения

Она легла, и ее жизнь была погублена.

Она вернулась из убогой комнатки, которую снимал Джон, и застала Бенджамина — серьезного, красивого Бенджамина — при последнем издыхании. Его грудь была раздавлена колесами огромной телеги пивовара. Он умер, не приходя в сознание. После этого Темперанс мало что помнила. Ее семья взяла на себя похороны Бенджамина. Прошло несколько недель, и Темперанс узнала, что Джон покинул свою комнату, даже не попрощавшись с ней.

Но ей было все равно.

С той поры Темперанс старательно скрывала свой грех — и искушения плоти. Не стала ли она от этого лицемеркой? Она искала утешения в объятиях Кэра, но, оказавшись во власти своих демонов, не думала о его чувствах.

Кэр прав. Она использовала его. Эта мысль заставляла Темперанс съеживаться от стыда, вызывала желание выплеснуть свои чувства — обвинить Уинтера за его обморок, обвинить Джона за то, что он когда-то давно соблазнил ее, обвинить Сайленс за ее глупую храбрость, обвинить Кэра за его ухаживание, то есть обвинить всех, кроме себя. Темперанс ненавидела свою низменную натуру. Он прав, она использовала его для своего удовольствия, и ей не хватало смелости признаться в этом даже себе самой.

Так соблазнительно было найти для себя оправдание. Но она отказалась от всяких увиливаний, лжи и умолчаний. Она поклялась, что, во-первых, спасет приют, а во-вторых, загладит свою вину перед Лазарусом. Она найдет способ объясниться с ним, потому что она перед ним в долгу. Потому что если она не сделает этого, она никогда не сможет вернуть его. Можно ли признаться в своих чувствах к нему? Лишь от одной мысли, что она громко признается в своих чувствах, спина покрывалась потом.

Но она знала — было то, что она могла сделать.

Поднявшись с сиденья, она громко стукнула в крышу кареты.

— Стойте! Остановитесь, пожалуйста! Я хочу поехать в другое место. Я хочу посетить мистера Сент-Джона.

Лазарус никогда не задумывался, можно ли любить его. Поэтому его не потрясло, что Темперанс не любила его. Нет, не потрясло… но было бы приятно, если бы у нее было хоть какое-то чувство к нему.

В то утро он предавался тоскливым размышлениям, пробираясь на своем черном коне сквозь заполненные людьми улицы Лондона. Похоже, его собственные нарождающиеся чувства пробуждали незнакомое прежде желание — желание быть любимым. Какая банальность. И все же банальность или не банальность, Кэр не мог заставить свое сердце изменить это желание.

Он грустно усмехнулся. Оказалось, что он такой же, как и другие мужчины.

Черный конь шарахнулся в сторону, и Лазарус поднял глаза. Место, куда он направлялся этим утром, находилось совсем недалеко от его дома. Площадь была застроена новыми домами, красивыми и такими элегантными, что одно содержание их должно было обходиться в целое состояние. Лазарус соскочил с седла и отдал поводья поджидавшему мальчику. Потом поднялся по чистым белым ступеням и постучал в дверь.

Спустя минут пять Лазаруса провели в кабинет, роскошный и уютный. Кресла были обиты темно-красной кожей. Книги стояли в некотором беспорядке, заставляя думать, что ими действительно пользовались, а массивный письменный стол, занимавший целый угол, блестел полировкой.

Лазарус расхаживал по комнате в ожидании хозяина. Когда дверь, наконец, распахнулась, Кэр держал в руках томик речей Цицерона.

На вошедшем был алонжевый белый парик. Уголки глаз, губы и щеки опущены вниз, словно натянутые невидимой нитью, — все вместе это придавало внешности джентльмена приятное сходство с охотничьей собакой.

Он взглянул на Лазаруса и, увидев книгу в его руках, поднял лохматую седую бровь и сказал:

— Могу я чем-то помочь вам, сэр?

— Очень на это надеюсь. — Лазарус закрыл и отложил в сторону книгу. — Я говорю с лордом Хадли?

— Безусловно, сэр. — Хадли коротко поклонился и, расправив фалды камзола, тяжело опустился в одно из кожаных кресел.

Лазарус тоже поклонился и сел напротив хозяина.

— Я — Лазарус Хантингтон, лорд Кэр. Хадли ждал.

— Я надеюсь, что вы сможете помочь мне, — сказал Лазарус. — У нас есть… вернее, была… общая знакомая: Мари Хьюм.

Выражение лица Хадли не изменилось. Лазарус продолжил:

— Блондинка, занималась предоставлением особого рода развлечений.

— Какого рода?

— Веревка и колпак.

— А! — Казалось, Хадли нисколько не смутил неожиданный поворот разговора. — Я знал эту девушку. Когда она была со мной, я называл ее Мари Ретт. Насколько я знаю, она умерла.

Лазарус кивнул.

— Она была убита в Сент-Джайлсе три месяца назад.

— Жаль, — сказал Хадли. — Но я не вижу, какое отношение это имеет ко мне.

— Я хочу найти убийцу.

Тут Хадли впервые после встречи с Кэром оживился и проявил любопытство. Он извлек из кармана маленькую эмалевую табакерку, достал из нее щепотку нюхательного табака, вдохнул и чихнул. Потом покачал головой.

— Зачем?

— Что зачем? — переспросил Лазарус.

— Зачем вы хотите найти убийцу девушки?

— Она была моей любовницей.

— И? — Хадли все еще вертел в руках табакерку. — Вы знали, чем она занималась, поэтому, полагаю, пользовались ею с той же целью, что и я. Мне жаль, что она умерла, но есть и другие женщины, способные удовлетворять наши особые потребности. Почему вы хотите найти ее убийцу?

Лазарус изумился. Ему еще не приходилось слышать такого прямого ответа.

— Я… проводил с ней время. С Мари.

— Вы любили ее?

— Нет, я никогда не любил Мари. Но если я не найду ее убийцу, не совершу возмездия за ее смерть, тогда исчезнет и память о ней. Тогда…

— Что тогда?..

Хадли закончил фразу за него:

— Если Мари никого не интересует, то, вероятно, и вы никого не интересуете. Мы всего лишь одиночки, совершающие причудливые формы человеческого общения, в то время как абсолютно никто не интересуется нами…

Лазарус смотрел на этого человека с удивлением. Хадли улыбнулся, и сеть морщинок на его щеках стала заметнее.

— У меня было больше времени на такие мысли, чем у вас.

Лазарус кивнул.

— Вы знаете кого-нибудь из тех, кто посещал ее?

— Кроме того ничтожества, которого она называла братом?

— Томми?

— Ага, Томми. — Хадли поджал губы, что не сделало его привлекательным. — Томми болтался поблизости каждый раз, когда я посещал прекрасную Мари. Однажды он появился вместе с пожилой женщиной, на ней был красный солдатский мундир. Она показалась мне отвратительной, но, повторяю, меня не очень интересовала личная жизнь Мари.

— Это правда? — усомнился Лазарус. Этот самый брат говорил ему, что редко навещал сестру. Очевидно, он лгал. И какое отношение имела к этому Мать-утешительница? Каждый раз в разговорах о Мари всплывала она со своей винной лавкой.