Элизабет Хойт - Грешные намерения

— Я никогда не встречался с кем-либо из ее клиентов.

— Благодарю вас, милорд за то, что уделили мне время. Хадли пожал плечами:

— Это меня не затруднило. Не хотите ли бокал вина, сэр? Лазарус поклонился:

— Благодарю вас, но у меня есть еще одно дело. Может быть, в другой раз?

Это была просто вежливость, и они оба понимали это. Выражение лица Хадли на мгновение изменило какое-то чувство, но оно исчезло прежде, чем Лазарус уловил его.

— Конечно. — Хадли встал. — До свидания, сэр. Лазарус еще раз поклонился и подошел к двери кабинета, но остановился. Он повернулся и посмотрел на Хадли.

— Позвольте задать вам еще один вопрос, сэр? Хадли махнул рукой.

— Вы женаты?

Опять то же самое выражение промелькнуло по лицу Хадли, делая более заметными его морщины.

— Нет, сэр. Я никогда не был женат.

Лазарус еще раз поклонился, сознавая, что перешел границу вежливости. Он покинул этот элегантный, очень дорогой дом. И, выйдя на освещенную утренним солнцем улицу, подумал: не оставило ли одиночество такие же следы и на его лице?

На следующее утро Сайленс стояла перед детским приютом и улыбалась. Как странно. Такая естественная вещь, как улыбка, была обычной всего несколько дней назад, а сейчас казалась такой неестественной, что Сайленс сомневалась, получается ли у нее эта улыбка.

— У вас есть зубная щетка, мэм?

Сайленс посмотрела на довольно грязную физиономию одного из сирот. Джозеф Смит? Или, может быть, Джозеф Джонс? Боже мой, почему Уинтер и Темперанс называли всех мальчиков Джозеф такой-то, а девочек — Мэри такая-то? Они что, совсем одурели?

Но мальчишка, сунув в рот грязный палец, продолжал смотреть на Сайленс.

— Прекрати, — резко сказала она. Она никогда не делала выговора детям. Ребенок сразу же вынул палец, и теперь смотрел на нее с опаской.

Сайленс вздохнула.

— Как тебя зовут?

— Джозеф Тинбокс. Сайленс поморщилась.

— Почему же тебя так назвали?

— Потому что когда я попал сюда, у меня к руке была привязана оловянная коробка, — ответил мальчишка.

— Ясно, — проворчала Сайленс, отказавшись от усилий выдавить из себя улыбку. — Ну, Джозеф Тинбокс, я пришла повидаться с миссис Дьюз. Ты, случайно, не знаешь, где она?

— Знаю, мэм, — ответил Джозеф.

Он повернулся, открыл дверь и повел Сайленс на кухню… откуда доносился страшный шум. Сайленс вошла туда и увидела растрепанную Темперанс, управлявшую всем этим хаосом. Несколько мальчиков стояли в углу и поочередно пели высокими ангельскими голосами, а когда Темперанс или Нелл отворачивались, толкали друг друга. Нелл распоряжалась еженедельной стиркой, а три маленькие девочки присматривали за огромным горшком, в котором что-то варилось.

Когда вошла Сайленс, Темперанс обернулась и откинула со лба выбившийся локон.

— Сайленс! О, слава Богу. Ты могла бы сегодня помочь мне?

— О! — Несколько ошеломленная, Сайленс оглядела кухню. — Я?

— Да, ты, — подтвердила Темперанс. — Уинтер все еще болен. Ты не могла бы отнести ему этот поднос?

— Уинтер болен? — Сайленс послушно взяла поднос.

— Да. — Темперанс строго посмотрела на поющих мальчиков. — С начала, пожалуйста. А ты, Джозеф Смит, перестань толкать Джозефа Литтла. Да, — повторила она, поворачиваясь к Сайленс. — Я забыла тебе сказать. О, за последний день столько всего случилось. Ну, отнеси еду и ни в коем случае не позволяй ему вставать с постели.

Сайленс поспешно вышла из кухни и поднялась по лестнице в комнату Уинтера, находившуюся под самой крышей. Может быть, Темперанс обладала даром предвидения, ибо, когда Сайленс открыла дверь, Уинтер надевал штаны.

Во всяком случае, пытался их надеть.

Брат был бледен и покрыт потом. И не успела она закрыть за собой дверь, как он свалился на кровать.

— Неужели нельзя оставить человека в покое? — с несвойственной ему усмешкой спросил Уинтер.

Сайленс поставила поднос на маленький столик у кровати, подпертый стопкой книг.

— Извини.

— Она тебе уже рассказала? — мрачно спросил Уинтер.

— Что ты болен? Да.

Сайленс сочувственно наморщила нос. Вид у Уинтера был просто ужасный. Он снял ночную рубашку, собираясь одеться, и Сайленс могла бы пересчитать все ребра на его обнаженном торсе. Брат наклонился, чтобы поднять с пола ночную рубашку, и Сайленс ужаснулась.

Он поспешил выпрямиться, но она успела разглядеть на его спине длинный порез.

— Боже мой! Откуда у тебя это?

Он натянул рубашку и поморщился.

— Это ерунда, поверь мне. Пожалуйста, не говори Темперанс, а то она еще больше взволнуется.

Сайленс задумалась.

— Но это похоже на ножевую рану.

— Ничего подобного. Я упал. — Он выглядел смущенным. — На днях, на улице. Упал на колесо фургона, и железо прорезало мой камзол.

— Как странно. Я бы сказала, что кто-то ударил тебя ножом или кинжалом. — Сайленс попыталась взглянуть на рану еще раз, но он сел, прижавшись спиной к подушке, и поморщился. — Ты обработал рану?

— Все в порядке. Правда. — Он улыбнулся страдальческой и ласковой улыбкой. — Ну, может быть, я не сразу обратил внимание и запустил рану, может быть, это и привело к моему обмороку, но сейчас она уже заживает.

— Но…

— Хватит, Сайленс, — сказал он. — Хватит. Расскажи, как у тебя дела?

— О! — Она аккуратно поставила поднос ему на колени. — Ну, Уильям снова ушел в море.

Уинтер взглянул на нее, поднося ко рту ложку супа.

— Так скоро?

Сайленс отвела глаза, расправляя постельное белье.

— На одном судне неожиданно заболел капитан. Уильям заверил меня, что ему хорошо заплатят за срочную работу.

— А, — уклончиво произнес Уинтер.

— Я на днях обедала у Конкорда, и он был очень холоден со мной. Предполагалось, что там будет и Эйса, но он не пришел. Даже не прислал извинения. — Сайленс взбила подушку. — Ты мне, конечно, не поверишь, но Конкорд дал понять, что считает, что мистер О'Коннор меня соблазнил, хотя этого не было. Он мне не поверил, Уинтер. И я думаю, что Темперанс мне тоже не верит.

Должно быть, она слишком сильно ударила по подушке, потому что вылетело облачко перьев.

— Понятно, — медленно произнес Уинтер, глядя на подушку.

— Прости. — Сайленс положила подушку на место. — Но ты-то мне веришь? Мистер О'Коннор даже не дотронулся до меня, он только попросил меня провести в его спальне ночь. И я осталась. Я провела ночь в его комнате, но ничего, совершенно ничего, не произошло. Ты мне веришь, Уинтер?

Она стояла и с тревогой смотрела на него.

— Ты моя сестра, — наконец сказал Уинтер, — и что бы ни случилось, я буду по-прежнему любить и поддерживать тебя.

— О, — прошептала она, и к глазам подступили глупые слезы. Это были самые нежные слова, на которые был способен Уинтер. И в то же время самые страшные. Он ей тоже не верил.