Сири Джеймс - Дракула, любовь моя

«Боже праведный!»

Джонатан вскочил и пылко воскликнул:

— Профессор, неужели вы хотите увлечь Мину прямо в этот дьявольский капкан? Ни за что на свете! Вы не знаете, что это за место! Логовище адской низости! В нем лунный свет сплетается в зловещие тени, которые пожрут вас и ее!

— Друг мой, я должен идти, причем именно для того, чтобы спасти мадам Мину. Кто, кроме нее, покажет мне дорогу в это ужасное место? Вы сказали, что вас везли в замок кружным путем, в темноте. Вы покинули его в состоянии тяжелого умственного расстройства, так сможете ли найти дорогу назад?

— Вряд ли, — нахмурился Джонатан.

— Благодаря гипнотическим силам мадам Мины мы, несомненно, отыщем верный путь. Я не буду заводить ее в замок. Нет, ни за что! Но нужно выполнить зловещую работу. Это мой долг, друг Джонатан. Я отдал бы жизнь за то, чтобы уничтожить злорадных вампиров, губы которых касались вашего горла!

Джонатан упал обратно в кресло, признавая поражение, тихо всхлипнул и еле слышно сказал:

— Поступайте как знаете. — Он пылко поцеловал мою руку и добавил: — Но я не позволю Мине отправиться в земли врага безоружной. Там полно волков. Мы дадим ей любой пистолет на ее выбор и научим им пользоваться.

«Наконец он сказал что-то разумное».

«Прости, Николае. Я пыталась отговорить их разделяться».

«Не волнуйся. Конечно, это все усложнит. Мне придется следить за всеми четырьмя группами одновременно: твои друзья и цыганская лодка. Я намерен инсценировать смерть только в том случае, если Ван Хельсинг увидит ее собственными глазами, но как-нибудь справлюсь».

«Где ты сейчас?»

«Поблизости. Мина, в ближайшее время мы не сможем общаться часто. Я способен читать мысли только в человеческом облике, а мне, возможно, придется проводить дни и ночи в звериной шкуре. Но обещаю, я буду присматривать за тобой».

Распоряжения были отданы со скоростью света. На что только не способны деньги, использованные должным образом! Мужчины распределили между собой целый арсенал, пусть и небольшой. Джонатан проследил, чтобы мне выдали крупнокалиберный револьвер. Мистер Моррис показал в поле за гостиницей, как его заряжать и стрелять.

— В жизни не держала пистолет, — призналась я.

— Ничего, скоро научитесь, миссис Харкер, — ответил мистер Моррис. — Поверьте, вы еще порадуетесь, что небезоружны.

Мне удалось неожиданно легко научиться обращаться с оружием. Я молилась Господу, чтобы мне не пришлось его использовать, но не могла отрицать, что испытала легкое волнение, впервые коснувшись холодного металла, и еще большее, когда зарядила пистолет, взвела курок и несколько раз подряд выстрелила в пригвожденную к дереву мишень.

«Хороший выстрел, — одобрительно произнес Николае у меня в голове. — Возможно, тебе и не нужна моя защита. Но постарайся не стрелять в летучих мышей и волков. Я не хуже других могу истечь кровью, а встречи порой бывают весьма неожиданными».

Нельзя было терять ни минуты, и мистер Моррис с доктором Сьюардом отправились в долгий путь тем же вечером, планируя держаться правого берега Сирета и следовать его изгибам. Лорд Годалминг нанял старый паровой катер, которым управлял весьма искусно, поскольку у него дома уже много лет был почти такой же.

Неожиданно для меня мужчинам настала пора уходить.

Когда мы стояли у двери гостиницы, Джонатан с любовью посмотрел на меня и сказал Ван Хельсингу:

— Как следует позаботьтесь о ней, профессор.

Мужество оставило меня. Экспедиция выступает в путь лишь по моему слову. Я понятия не имею, что ждет мужчин на реке, не считая смутного упоминания Николае о том, что он намерен неким образом инсценировать свою смерть. А если что-то пойдет не так? Тихо ахнув, я внезапно вспомнила сон, который привиделся мне несколько недель назад. В нем четыре англичанина напали на телегу с Дракулой — мертвым, в ящике, — и один из нападавших умер! Слезы обожгли мне глаза при мысли, что Джонатан или один из наших друзей падет на поле брани. А если Николае не выживет?

— Не надо слез, — сказал Джонатан, ласково вытирая влагу с моих щек и плотнее закутывая меня в белый плащ. — Поплачешь, когда все закончится, и только если это будут слезы радости.

— Я люблю тебя, Джонатан. — Я поцеловала его. — Будь осторожен.

— Обещаю. Ты тоже береги себя. Если понадобится, смело стреляй из револьвера. — Он снова поцеловал меня и зашагал к реке вместе с лордом Годалмингом.

Поскольку прямого ночного поезда до Бистрицы не было, мы с доктором Ван Хельсингом поступили самым разумным образом и сели на проходящий, следовавший из Бухареста в Верешти, который прибывал на место завтра, ближе к вечеру. Нам предстояло самим править экипажем до перевала Борго, поскольку профессор никому не доверял в данном вопросе. В Верешти он приобрел открытый экипаж и лошадей, все снаряжение и припасы, необходимые для путешествия, даже груду меховых покрывал, чтобы не замерзнуть. К счастью, профессор знал начатки множества языков, так что умело справился с закупками.

Мы отправились в путь в ту же ночь. Ради соблюдения приличий доктор Ван Хельсинг сообщил хозяйке таверны, в которой мы ужинали, что он мой отец. Она собрала для нас огромную корзину провизии, которой хватило бы и для роты солдат.

Мы ехали три дня и три ночи, останавливаясь только ради того, чтобы подкрепиться, и сохраняя хорошую скорость. Наше настроение было приподнятым, мы старались ободрять друг друга. Профессор казался неутомимым. Поначалу он вовсе не желал отдыхать и правил лошадьми без передышки. В последнее время я так уставала днем, что с трудом держала веки открытыми. Порой я впадала в глубокую дремоту, от которой было сложно очнуться. Я видела, что моя сонливость беспокоит Ван Хельсинга все больше, упорно отрицала очевидное и уверяла, что меня клонит в сон из-за покачивания повозки на изрытой колеями дороге. На вторую ночь усталость наконец одолела профессора, и ему пришлось передать мне вожжи. Я правила всю ночь, пока он спал рядом со мной.

Мы часто меняли лошадей у местных фермеров, которые охотно шли на обмен за звонкую монету. Сельская местность была прелестной: поля, леса и горы, докуда простирается взор, полные всевозможных красот. Люди, которых мы встречали, были сильными, простыми и добрыми, но казались весьма суеверными. В первый день, когда мы остановились, чтобы поесть горячего, служанка, подававшая на стол, увидела шрам на моем лбу, вскрикнула от ужаса и перекрестилась. Затем она наставила на меня два пальца, растопыренные наподобие рожек.

— Что это значит? — спросила я шепотом у профессора.