Елена Арсеньева - Страсть Северной Мессалины

Даша так и вспыхнула. Впервые в жизни мужчина – мужчина, тем более иностранец! – сказал, что она красива. Тем более англичанин, человек серьезный. Англичанам можно верить. Отвесь ей комплимент француз, Даша бы еще подумала. Французы – известные потаскуны, им лишь бы в декольте даме заглянуть. А при дворе запрещено груди особо-то напоказ выставлять. Чуть-чуть до ложбинки, а дальше – ни-ни! Всю красоту велено прятать!

– Ах, – смущенно пробормотала Даша, – вы просто так говорите…

– Клянусь, я искренен, – тихо ответил Фицгерберт. – Еще при первой встрече вы меня поразили своей красотой, смелостью и совершенной беззащитностью. My God, подумал я тогда, как же эта юная леди будет страдать от того, что так не похожа на остальных! К тому же у вас такой чарующий голос… слушал бы вас и не наслушался! Про собачек, про звезды, про моды – мне все равно, только бы слышать ваш голос!

Даша смотрела на него во все глаза и думала, что англичанин, в общем-то, не так уж плох. Ну что с того, что у него физиономия лошадиная? Зато как красиво говорит! Интересно, этот господин женат? Мигом всплыл в памяти рассказ Шкуриной о какой-то фрейлине… как ее… Самойлова, что ли? К ней голландский посланник сватался, а потом дело не сладилось, и она вышла за князя Трубецкого. Или наоборот? Трубецкая вышла за Самойлова? Да какая разница! Голландский посланник сватался… Ну, если так, почему бы и английскому не посвататься? Правда, тот голландец не женился. А англичанин, может быть, и женится!

Нет, нельзя от него уходить. Надо еще поболтать, надо его очаровать… да-да, пусть слушает ее голос и очаровывается!

– Ну, коли так, – сказала Даша с приманчивой улыбкой, – извольте, прогуляемся еще. Все равно мне нужно собачек выгуливать. Только их покрепче держать надо, а то, не дай бог, разбегутся, такой шум поднимется! Не далее как вчера одна сбежала, пропала… искали всю ночь. Наконец-то один лакей ее нашел. И за труды сто рублей получил!

Против воли в голосе ее так и взвизгнула зависть.

– Вы стеснены в средствах? – проницательно глянул Фицгерберт.

– Стеснена! – с досадой фыркнула Даша. – Так можно сказать, если денег мало. А у меня их вовсе нет! Во дворце мы живем на всем готовом. Считается, что деньги нам и не нужны, а как без них?! Ничего себе не купишь, никакой мелочи. Я вечно у кого-нибудь перехватываю, тетка-то мне ничего не дает, разобиделась, даже в гости никогда не пригласит!

– Миледи, – ласково сказал Фицгерберт, – не откажите принять от меня маленький подарок.

– Подарок? – изумилась Даша. – Отчего?!

– Оттого, что вы мне нравитесь. Оттого, что я отлично понимаю, как нелегко жить красавице, не имея возможности себя хоть как-то украсить. Вот здесь сто рублей ассигнацией. Возьмите их, они ваши.

– Но как же… – пролепетала Даша, завороженно глядя на протянутую ей бумажку и уже зная, что возьмет ее, несмотря на то что в России, где бумажные деньги появились каких-то полтора десятка лет назад, им еще не очень верили. Лучше бы дал серебром или золотом… но спасибо и на том! – Но я не могу… как же… неудобно… с какой стати…

– Я понимаю вашу порядочность, – торжественно сказал Фицгерберт. – Хотите, возьмите в долг. Это вас ни к чему не обязывает. Я богат, очень богат, я могу ждать возвращения долга сколько угодно!

– Ну, коли в долг… – пробормотала Даша. – В долг возьму.

У нее уже набралось таких долгов тысяч пять, кабы не больше. Так что еще одна сотня особой роли не играла. Тем более англичанин сам сказал, что он богат. Его никто за язык не тянул! Вообще-то, раз богат, мог бы предложить и побольше…

– Миледи, – сказал Фицгерберт в это мгновение. – Быть может, этого мало? Вы только скажите…

Даша пожала плечами. Она молчала, но глаза засияли так, что англичанин не мог не улыбнуться в ответ. И с заговорщическим видом достал из кармана камзола еще три такие же бумажки.

Даша свернула их поплотней, отвернулась и сунула их в декольте, как можно глубже, чтобы просунулись под корсет. Она не первый раз носила деньги в декольте и знала, какие они жесткие и как царапают грудь. Грудью своей Даша гордилась! Ах, кабы можно было ее оголить до сосков, все мужчины пали бы к ее ногам! Там такая родинка… с ума сойти! Если бы этот англичанин увидал, наверное, тотчас сделал бы Даше предложение.

А может, он все-таки женат?!

Эта мысль ее несколько охладила. Ужасно захотелось спросить об этом, но как неудобно!

Впрочем, пожалуй, она не сдержала бы своего любопытства, однако в это время болонка рванулась в сторону с недовольным визгом. Надоело стоять, вот же дура пушистая!

– Пойдемте, пойдемте, – сказал Фицгерберт. – Продолжим прогулку и наш приятный разговор. Иначе эти собачонки начнут визжать. Я уже говорил, что люблю собак, но дома у меня величественные, прекрасные доги, умные доберман-пинчеры и проворные гончие. Болонки же… увы, я не способен понять их прелести!

Вот! Вот самое время задать подходящий вопрос!

– Но, наверное, ваша супруга любит болонок? – спросила Даша с самым невинным видом.

– Супруга? – озадачился Фицгерберт. – Но я не женат.

Даша чуть не схватилась за сердце, которое от радости чуть из груди не выпрыгнуло, да руки были заняты своркой.

– И клянусь, что я никогда не женюсь на женщине, которая любит этих нелепых созданий. Они глупы, они визгливы, они… они просто ужасны! – с жаром говорил Фицгерберт.

– Кроме того, болонки – коварнейшие из созданий, они предательницы, – хихикнула Даша, с трудом заставляя себя успокоиться.

– Предательницы? – удивился англичанин. – Что вы имеете в виду?

– О, я расскажу вам одну историю! – засмеялась Даша, вслушиваясь, достаточно ли очаровательно звучит ее голос. – Вы, быть может, уже наслышаны, что некогда у ее величества были очень , – она выделила это слово, – ну очень дружеские отношения с его величеством польским королем Станиславом-Августом?

– Очень дружеские ? – с тонкой улыбкой повторил Фицгерберт. – Конечно, слышал. Об этом всем известно. Правда, польский король в то время звался всего лишь графом Станиславом-Августом Понятовским…

– Я же говорю, это было давно, – кивнула Даша. – Тогда государыня была еще великая княгиня. И они с графом поначалу держали свою дружбу в глубочайшей тайне. А раскрыта она была самым невероятнейшим образом.

Фицгерберт с любопытством уставился на Дашу. Она продолжала:

– Как-то раз великой княгине нездоровилось, и она решила принять гостей в своей комнате. В числе приглашенных было несколько иностранцев, в том числе швед, граф Горн. И когда он входил в комнату великой княгини, то маленькая болонка, принадлежавшая ей, принялась яростно лаять на него и на всех входивших. Вдруг появился Понятовский, и собачка бросилась к молодому графу с величайшей радостью и со всеми проявлениями нежности. «Друг мой, – сказал швед, отведя Понятовского в сторону, – нет ничего ужаснее болонки. Когда я любил какую-нибудь женщину, то первым делом дарил ей болонку, я через нее всегда узнавал, имею ли я счастливого соперника». Ну и как после всего этого надо относиться к таким коварным созданиям, как болонки? – расхохоталась Даша.