Елена Арсеньева - Страсть Северной Мессалины

Не слишком трудно было сложить два и два и получить четыре!

Да, великий князь был человек странный, что и говорить. Как ребенок, который рос без присмотра и воспитания. Очень одинокий, болезненно-подозрительный – и в то же время очень доверчивый. То злобно-пугающий – то безоглядно снисходительный и добрый. То видел опасность там, где ее нет и быть не может, то открывал душу жене. Жене, которая, между прочим, уже давно спала… нет, не только с другими мужчинами. Этого мало! Екатерина спала и видела русский престол.

Другое дело, что пока эти сны были безгрешны, словно грезы юной девы о недостижимом возлюбленном.

В чем же выражалась та доверительность, которой Петр порою удостаивал великую княгиню? Отношения с Елизаветой Воронцовой не всегда были безоблачны. Петру порою надоедала ее грубость. А может быть, и она давала ему отставку, ибо чего-чего, а уж лизоблюдства в ее натуре не было ни на грош. Иногда рассорить любовников удавалось бывшей фаворитке великого князя герцогине Курляндской, которая обожала совать во все свой крючковатый нос. Она вообще была сводня по призванию, устраивала и расстраивала браки фрейлин. Вернуть к себе великого князя она, конечно, хотела, вот и сеяла рознь между ним и его фавориткой.

И тогда Петр отправлялся на поиски приключений на стороне. Как-то раз он влюбился в графиню Теплову, племянницу знаменитых Разумовских. Готовясь к свиданию с ней, спросил совета жены, как убрать комнату, и показал, что, желая понравиться графине, наполнил комнату шпагами, ружьями, гренадерскими перевязями, шапками, так что она имела вид уголка арсенала. Екатерина, согласная на все, чтобы только муж ее не оставил в этом «арсенале», быстренько одобрила его вкус и сбежала.

Надо полагать, графине Тепловой и «арсенал», и все прочее пришлось по вкусу, ибо она увлеклась великим князем. Однако Петр очень скоро пленился какой-то немецкой певичкой Леонорой и к Тепловой остыл. Тем паче что она сделалась навязчива. Лишенная возможности видеться с любовником летом, когда двор переехал в Ораниенбаум на дачу, графиня стала беспрестанно писать ему. Как-то раз Петр, возмущенный, ворвался к жене, потрясая листками:

– Вообразите, она пишет мне на целых четырех страницах и воображает, что я должен прочесть это и, больше того, написать ответ! Я, которому нужно идти на учение моего голштинского войска, потом обедать, потом стрелять, потом смотреть репетицию оперы и балет, который будут танцевать кадеты… Я ей велю прямо сказать, что у меня нет времени, и если она рассердится, я рассорюсь с ней до весны.

Тем дело с Тепловой и кончилось. Ну а потом Петра (уже в бытность его императором) отвлекали от Елизаветы Романовны другие наложницы. В их числе была, скажем, семнадцатилетняя фрейлина Екатерина Чоглокова, застенчивая девушка, довольно хорошенькая, хотя горбатая … Из дам с прямой спиной императрица могла вспомнить только Елену Степановну Куракину, вызвавшую у Петра короткую, но бурную страсть. Она была одна из первейших придворных щеголих: темноволосая и белолицая, живая, бойкая, остроумная красавица. Куракиной было двадцать семь лет, она была замужем, однако обладала более чем сомнительной репутацией. Ходили слухи, что всякого мужчину, который находится рядом с ней, можно считать либо ее бывшим, либо настоящим, либо будущим любовником. В числе прошлых, как известно, уже побывали могущественный фельдмаршал Петр Шувалов и… его адъютант Григорий Орлов.

Эти и подобные истории, конечно, доходили до ушей Елизаветы Романовны и вызывали у нее страшную ревность. Воспитанная Петром «по образу своему и подобию», Воронцова не трудилась сдерживать чувства, да и не умела это делать. Обуреваемая злобой, она не стеснялась ни придворных, ни иностранных дипломатов, ни жены своего любовника – императрицы. На одном из обедов, выйдя из себя, «девица Воронцова» забыла и о том, что должна оказывать государю почтение, и обо всех правилах приличия. Она просто орала на Петра истошным голосом, называла его гадким мужиком – и это еще очень мягко! Император недолго молчал: он ответил подобающим образом. Попросту говоря, эта парочка публично лаялась, и многие из гостей предвкушали страшную участь «девицы Воронцовой» – самое малое, усекновение главы с предварительным урезанием языка и позорным клеймением.

Напрасны были их ожидания! После этого бурного словоизвержения парочка, все еще вяло перебраниваясь, проследовала в покои императора и вышла оттуда только к обеду… следующего дня.

– Охо-хо! – причитали люди строгих нравов, наблюдавшие за всем этим со стороны. – Полное повреждение нравов в России настало. Не токмо государь благородных женщин употребляет, но и весь двор пришел в такое состояние, что почти каждый имеет открыто свою любовницу, а жены, не скрываясь ни от мужей, ни от родственников, любовников себе ищут… И такой разврат в женских нравах, угождение государю, всякого рода роскошь и пьянство составляют умоначертания двора, откуда они уже изливаются и на другие сословия людей…

А они изливались-таки!

Петру было плевать на мнение людей, которые находились рядом с ним, а уж тем паче – на мнение какого-то там русского народа. Он полагал, что трон поднимает его на недосягаемую высоту и делает неуязвимым для осуждения. В то время, как его жена заботилась скрывать свои романы, император выставлял их напоказ и гордился ими, как полководец – победами на поле боя.

Вернее, как глупый мальчишка – своими игрушками.

В числе других игрушек были вино и табак. Петра никогда нельзя было назвать противником курения и трезвенником, но он, казалось, решил упиться до могилы, предварительно накурившись до одури. То же Петр заставлял делать своих сановников, а потом требовал, чтобы они еще прыгали на одной ножке и толкали друг друга боком. Он словно впал в детство.

В то время жена его уже стала подругой Григория Орлова. Это была бурная, неудержимая страсть – тем более что Орлов и его братья решительно собирались возвести Екатерину на престол.

Между тем заговорщики – в число их входили братья Орловы, несколько капитанов Измайловского полка, князь Михаил Иванович Дашков и его жена Дарья Романовна, в девичестве Воронцова (родная сестра императорской фаворитки, ненавидевшая ее), воспитатель наследника – цесаревича Павла Никита Панин и другие – начали тревожиться о том, что, несмотря на распутство, популярность императора среди дворянства растет. Причиной тому стал Манифест о вольности дворянской, позволявший представителям благородных сословий не находиться на государственной службе. Это событие вызвало слезы радости у дворян. Однако императрица и близкий к ней круг отлично знали, кто, как и почему написал этот документ! Этот случай мог бы относиться к числу исторических анекдотов, когда бы не был истинной правдой.