Констанс Йорк - Воскреснуть и любить

Наконец он отвернулся.

— Но шайка двенадцати положила начало и многим чудесам. Мужчины и женщины потянулись к своим братьям и сестрам, и примеров тому столько, что мне не хватит времени перечислить их.

Он пошел назад. Кэрол слышала, как он славил красоту христианства, цели и принципы «шайки двенадцати» и способ совершенствования, открывшийся миру только потому, что две тысячи лет назад был создан некий кружок.

А затем, как это часто бывало в последнее время, Энтони заговорил о том, как они сами могут использовать эти принципы, чтобы превратить Пещеры в место, пригодное для жилья. В его словах не было ничего особенно нового. Братская любовь. Помощь страждущим. Поддержка любого справедливого дела. Постепенное, шаг за шагом, достижение главной цели: улучшение жизни всех и каждого.

Он закончил проповедь, стоя на кафедре и не сводя глаз с Джеймса и Габриеля.

— У шайки двенадцати есть еще одно преимущество, — сказал он. — Обряды посвящения в каждой церкви свои, но смысл их всюду одинаков. Нужно претворять в жизнь заветы предводителя. Они просты. Любите друг друга. Любите Господа. Остальное приложится.

Но это отнюдь не легко. Нелегко, какие бы формы ни принимало содружество и какова бы ни была степень твоего участия в нем. Если ты хочешь жить просто и спокойно, уклоняешься от решений и привыкаешь беспрекословно выполнять приказы друзей или даже самого предводителя, это содружество не для тебя. Но если ты можешь рискнуть, если ты достаточно силен, чтобы делать то, что считаешь правильным, а иногда и пойти на жертву, то в шайке двенадцати всегда найдется для тебя место.

Наступило молчание. Кэрол затаила дыхание. И тут Энтони опустил руки на кафедру и назвал номер псалма, исполнением которого должно было завершиться богослужение.

Девушка ожидала, что Джеймс и Габриель улизнут при первой возможности. Наверно, они так и сделали бы, если бы кресло Мириам не было таким неповоротливым. Но к тому времени, как ее коляска оказалась у двери, Энтони уже стоял там, пожимая руки прощающимся прихожанам.

Кэрол стояла позади, принимая поздравления членов церковной общины по случаю бракосочетания. Глория Макуэн, столп местного общества, первой поцеловала ее и пожелала счастья. Глория, которая первой из жителей Кейвтауна поддержала ходатайство Кэрол о создании «Фонда Исиды». Глория в неизменных белых перчатках, с обезоруживающе доброй улыбкой и острым как бритва языком. Ей было уже под восемьдесят, но у нее хватало сил и энергии рыскать по городу, будоражить и тормошить жителей, вынуждая их действовать. Она была одновременно и оплотом стабильности, и гарантом изменений, и Кэрол молилась лишь о том, чтобы миссис Макуэн дожила до тысячи лет, снуя по выбитым городским тротуарам.

— Что ж, удачное время я выбрала, чтобы прийти сюда, — сказала старушка, разомкнув объятия.

— Разве вы не член общины?

— Дело не в этом. Я совершаю обходы храмов и таким образом заставляю всех местных священников поддерживать форму.

— Я думаю, сегодняшняя проповедь была достойна вашего посещения.

— Ваш муж совсем не плох во всем, что он делает, — сказала Глория. — Может быть, теперь, после свадьбы, он станет еще лучше. Непринужденнее.

— Почему?

— Дорогая моя, вы еще не успели узнать, что такое брак, — подмигнула много повидавшая на своем веку миссис.

Кэрол улыбнулась и еще раз обняла старую женщину, прежде чем та отвернулась и заговорила с Энтони. Девушка продолжала улыбаться и пожимать руки, но не упускала из виду Джеймса и Габриеля.

Энтони рассказал Кэрол, что разговаривал с Джеймсом. Тот был дома в тот вечер, когда ее избили, и не мог принимать участия в нападении. Но парень был вожаком «Мустангов», и ничто не могло произойти без его ведома. Зная властный характер юноши, девушка не сомневалась: если он и не участвовал в избиении, то мог сам подстроить его. Ее ничуть не обманул этот визит. Скорее всего, он был предпринят с целью разведки. Джеймс прощупывал цитадель врага, и оставалось лишь ждать, когда он воспользуется собранной информацией.

Проповедь Энтони пропала даром.

Кэрол следила за Мириам, терпеливо ждавшей своей очереди попрощаться. Она знала эту женщину всю свою жизнь — с тех пор, как они поселились на одной улице, и восхищалась стойкостью человека, прикованного к креслу. Как-то весной девушка сажала цветы в палисаднике под присмотром самой Мириам, а потом сидела на сверкающей чистотой кухне и лакомилась домашним печеньем.

Мириам учила Агату вышивать тамбуром, а Анна-Роз находила в ней благодарного слушателя, когда их мать была слишком занята, день и ночь убирая офис за офисом. Больная женщина была другом всем соседским ребятишкам и доброй, любящей матерью своему сыну. Как бы то ни было, она не несла ответственности за грехи Джеймса.

Кэрол расправила плечи и двинулась вперед, обойдя беспокойно озиравшегося и барабанившего пальцами по креслу Габриеля.

— Мириам, вы меня помните?

Женщина обернулась. Ее лицо, на котором оставили отпечаток и печали, и радости, озарилось.

— Кэрол, неужели это ты, детка?

— Как поживаете?

— Да кручусь понемножку. Джеймс возит меня всюду, куда нужно.

Кэрол посмотрела в лицо юноши. Он ответил ей непроницаемым взглядом.

— Рада, что он заботится о вас, — сказала девушка, оборачиваясь к Мириам. — Вы часто бываете здесь?

— Никогда раньше не была. Но я слышала, что здесь хороший проповедник. Мой прежний духовник уехал, а новый так грозит адским пламенем, что я каждое воскресное утро возвращаюсь из церкви загоревшая. — Она засмеялась. — Между нами говоря, этот священник добрее и куда симпатичнее с виду.

— Между нами говоря, я только что вышла за него замуж.

Женщина хлопнула себя по бедру.

— Не может быть! Ну, поздравляю!

Они начали болтать. Тем временем очередь рассосалась, и теперь между Мириам и дверью оставались лишь ее сын с дружком.

Энтони подал руку чернокожему юноше.

— Здравствуй, Джеймс. Рад снова видеть тебя.

Кэрол следила за борьбой, происходившей в душе вожака шайки. Когда мать подняла на сына глаза, он быстро обменялся рукопожатием со священником. Потом Энтони снова протянул руку, на этот раз Габриелю, но расстался с его кистью не так скоро.

— Ты ведь художник, верно?

— Я? — испуганно переспросил парень.

— Глория Макуэн говорила мне, что ты очень талантлив. Я этому верю — ведь одна твоя работа до сих пор хранится у меня на стене. — Он кивнул в сторону изображения, просвечивавшего сквозь слой краски.

— Ну и что?

— Что? Я бы хотел увидеть, на что ты способен. Здесь хватит места для того, чтобы изобразить что-нибудь прекрасное и возвышенное. Много заплатить тебе я не сумею, но думаю, мы сумеем договориться.