Вилло Робертс - Ценою крови

А главное, он понимал: рано или поздно, если они здесь еще задержатся, Одетта улучит-таки подходящую минутку. Но сейчас зима, куда им идти? Франсуа решил помолиться святой деве, чтобы избавила его от искушения. Поможет ли она в таком деле? В этом он был отнюдь не уверен.

Солей все больше охватывало беспокойство. Отчасти оттого, что делать было нечего. Селест уже настолько поправилась, что в уходе не нуждалась. Можно было бы заняться шитьем — они страшно обносились, но не было ни материала, ни денег на покупку. Можно было бы попробовать напрясть — но у мадам Одетты даже прялки не было, не говоря уже обо всем остальном.

Дружбу с соседками не заведешь — шарахаются, как от прокаженной. К хозяйке еще раза два по ночам стучали мужчины; она объясняла гостьям: пьяные, мол, дома перепутали; пришлось сделать вид, что верят.

У Солей уже заметно обозначился живот. Она много ходила, чтобы подготовиться к переходу на уже не такую далекую Мадаваску. К апрелю надо успеть туда.

Селест и Франсуа дважды в день гуляли вдвоем — и разговаривали, разговаривали. Селест все более укреплялась в мысли о том, что Франсуа — ее избранник, и частенько нарочно подводила разговор к своим отношениям с Антуаном. Надо ему кое-что объяснить, чтобы он не думал… Да и самой разобраться не мешает.

— Странно, Франсуа, — сказала Селест однажды, слегка прижимаясь к нему — уроки Одетты начали сказываться, жаль только, что через толщу одежды ничего не чувствуется. — Я его любила, но теперь это кажется таким далеким, ненастоящим. Мы были детьми и играли в любовь. А теперь…

— Что теперь? — на лице Франсуа ничего нельзя было прочесть.

— Теперь мы повзрослели. Как же не повзрослеть после всего, что случилось? Я уже не девочка. А ты… ты доказал, что ты — мужчина, настоящий… Наверное, ты еще раньше им стал, когда дрался с англичанами, только никто об этом не знал…

— Кроме Антуана. Вот к чему я не могу никак привыкнуть. Антуан всегда знал обо мне все — даже то, что я думал. А теперь меня как будто половины всего лишили — половины головы, половины сердца…

Селест печально улыбнулась:

— Я вспоминаю, как мама с папой читали мысли друг друга, понимали без слов. Один начнет, другая закончит; или заговорят вместе — и засмеются, продолжать не надо… Наверное, и вы с Антуаном так…

Франсуа удивленно:

— Наверное, и мои родители так же. Я никогда не обращал внимания. Вот этого мне и недостает больше всего… такой близости.

Сердце у Селест забилось быстрее, во рту пересохло. Может быть, она ему все-таки по-настоящему нравится?

— Муж и жена — чего уж ближе?

Что-то он на это скажет? Ей так и не пришлось услышать ответ, поскольку его окликнула Одетта:

— Месье! Месье Франсуа!

Селест сжала зубы: не могла чуть попозже! Летит как бабочка: воздушная, легкая… Одетта умела как-то сразу отшивать любую женщину, когда нацеливалась на какого-то мужчину. Вот и сейчас, быстренько промолвив, ни к кому не обращаясь: "Надеюсь, не помешала", она вся сосредоточилась на Франсуа:

— Вы мне нужны, и срочно! Что-то застряло в трубе: птица залетела, или что, вся изба в дыму! Ума не приложу, что делать!

Франсуа поспешил за ней; Селест отстала. У дома ее встретила Солей, вся вымазанная сажей.

— Видать, правда, что-то случилось, — заметила Селест.

— Да, хотя подозреваю, что она на крышу залезла и что-то сама в трубу бросила. С нее станется. Нет, ты знаешь, я так больше не могу, я ее с каждым часом все больше ненавижу.

— Вот ведь привязалась к Франсуа! — лицо Селест выразило горечь. — Ни на минуту его оставить не хочет. Ну, как с такой женщиной бороться?

— Выход один. Не думаю, что она его уже успела в постель затащить. Так что давай…

Селест густо покраснела:

— Я не умею! Не знаю, как это!

Солей задорно скривила губки:

— Я тоже не знала, пока Реми не научил. Но научил неплохо, могу поделиться…

Из дома выскочила Одетта, махая фартуком, чтобы разогнать дым. Они ее даже не заметили.

— Ну и что я должна делать?

— Он тебя еще не целовал? Наверняка нет. После этого все бы пошло как по маслу… А ты сама его не можешь поцеловать?

— Ой, что ты!

— Не хочешь, что ли?

— Да нет, хочу, конечно, но… — она не договорила: если бы Франсуа хотел, он бы давно ее поцеловал.

— Он все еще воспринимает тебя как невесту Антуана, — сказала Солей, как будто читая ее мысли. — Тебе нужно его убедить, что у тебя это уже позади. Ну, прижмись к нему как-нибудь, коснись его, лучше губами, это очень здорово действует, правда… Тебе даже не нужно дальше ничего делать, просто дай ему тебя поцеловать. Увидишь, что будет.

— Думаешь, получится?

— Если нет, не стоит на него и время тратить, — решительно отрезала Солей. — И не откладывай. А то птичку уведут. Сегодня ночью. Буду храпеть вовсю, ты как будто с ним одна — и действуй, покажи, что не хуже баба, чем эта Одетта.

— Я в этом не уверена, — Селест еще больше покраснела.

— Не глупи! У тебя есть все, что и у нее…

— Но она знает, как это использовать!

— Ну, Франсуа в этом не очень разбирается, так что смелее!

— Если я так с ним, то он подумает, что я ничуть не лучше Одетты!

— Да ничего он не подумает! Мужчине иногда надо показать, что его хотят. Пусть думает, что это он тебя совратил. Сейчас все равно кюре нет — так что ждать, пока они появятся? Так до конца жизни прождать можно! Сегодня, Селест!

— Заходите! — крикнул Франсуа из-за плеча Одетты. — Мы ее вытащили, маленькая птичка была.

— Сегодня? — настойчиво повторила Солей.

Селест не ответила. Но она и не сказала "нет".

Реми шел и шел — он двигался на северо-запад. Идти надо было осторожно: как бы не напороться на засаду англичан, но мысли его вновь и вновь возвращались назад, к тому, чему он стал свидетелем в Гран-Пре.

Он пытался думать о самых простых, обыденных вещах — например, куда делись деньги, которые он оставил Солей. Но мысли опять возвращались к Солей — найдет ли он ее. Эти мысли, он понимал это, могут просто свести его с ума. Но он ничего не мог поделать с собой.

Отец Лаваль говорил ему в свое время, что верит в христианское чудо. И впрямь, разве чудеса не случаются каждый день: когда солнце всходит, когда ребенок рождается? А с ним? Он уцелел после схватки с медведем, пережил тюрьму, спасся с английского невольничьего судна… Но в то же время почему Бог оставил отца Лаваля, когда тот умирал в тюрьме? "Нет, нет, — пробормотал Реми сквозь сжатые зубы, — надо верить; и я буду верить, что найду Солей, пусть хоть всю жизнь искать буду. Я сам сотворю чудо, если будет нужно".

Обогнув форт Камберленд, который раньше был французским и назывался Бозежур, он благополучно миновал перешеек Шиньекто. Куда дальше? Быстрее всего добраться до устья Сент-Джона по воде, но у него нет лодки. Идти напрямую по побережью — немыслимо: там скалы, гигантские приливы, никаких троп. Значит, надо кружным путем — через Малый Кодьяк. Так Реми и сделал. Дымящихся руин прибавилось с тех пор, как он был здесь последний раз. Англичане совершают все более глубокие рейды. Хоть бы заимка де Витров уцелела; пожалуй, стоит зайти туда; при этом Реми, ощущая стыд, подумал, что за этим решением стоит не только беспокойство за новых друзей, но и желание подхарчиться.