Марси Ротман - Плененное сердце

Колби вспомнила бедную Иду Хупер, хорошенькую дочку своего садовника, которая предпочла убить себя, лишь бы вновь не стать добычей господина Пэнэмана. Отчасти потрясение и жалость к девочке стали причиной поездки в Лондон, которая, как сейчас стало понятно, ничем не могла остановить надвигающуюся катастрофу.

Позавчера вечером Колби задержалась в библиотеке допоздна, вновь просматривая бухгалтерские книги, стараясь ради своих братьев найти выход из положения, когда вошла плачущая тетя Сильвия с ужасным известием.

— Пойдем скорее на кухню, — взмолилась тетя. — Девочка Хупера повесилась у нас в кладовой.

Колби застала своих домочадцев, заламывающих в истерике руки. Без чьей-либо помощи она сняла девочку и, как всегда взяв ответственность на себя, организовала все необходимое для скромных похорон.

После этого трагического самоубийства Колби поняла, что пора положить конец безграничной власти Пэнэмана, терроризировавшего всю округу. Именно тогда она решила публично отхлестать его кнутом, и это происшествие породило множество слухов. Стало известно, что у любого, кто вел дела в поместье в Моуртоне, он требовал платить ему дань и что он притеснял жителей всеми возможными способами.

Ее первой мыслью было написать Браунингу и рассказать ему о жестокостях Пэнэмана. Она решила, что будет еще лучше, если она предложит взять на себя управление Моуртоном в обмен на помощь в наведении порядка в Броули.

Мысль родить ему ребенка, которая сейчас заставляла ее краснеть от стыда, пришла к ней в тишине спальни накануне поездки в Лондон. Уже тогда она понимала, что на самом деле было сумасшествием даже думать об этом, однако, проиграв эту сцену в уме, Колби решила, что это хороший способ заставить его выслушать себя. Застать врасплох, говорил ее отец, очень эффективное оружие на войне. А разве спасение семьи не было для нее войной?

В то же время она не могла отделаться от воспоминаний о том, как Браунинг оглядел ее с ног до головы и посчитал недостойной себя. По пути домой, обмениваясь с сопровождавшим ее Джоном Лиром ничего не значащими фразами, она едва была способна воспроизвести картину своего столкновения с Браунингом, боясь признаться себе, что это означало для нее разорение.

Высказав ей несколько прописных истин, Нэвил Браунинг поставил ее на место так, как это умели делать только придворные щеголи. Девушка слышала, что они часто получали огромное удовольствие, отвергая претензии, разрушая мечты и надежды женщин, чересчур активных в поисках подходящих мужей. Особой жертвой были женщины с пустыми карманами, как Колби. И семья, погубленная расточительством, была, конечно, мало привлекательной, говорила она себе.

Нэвил понял, что у нее за душой ничего нет, и оставил ее в таком разбитом состоянии, будто ударил молотком по хрустальной вазе. Когда ей пришло в голову это сравнение, она сразу же поняла, что такое настоящая ненависть. Ее била дрожь, дыхание стало прерывистым.

Он за это заплатит, пообещала Колби. Но когда она честно призналась себе, что ее угроза просто смешна, сжала кулаки и колотила ими по узкой кровати, пока по лицу не потекли горькие слезы.

Зарывшись лицом в покрывало, Колби не слышала, как в дверь осторожно постучали и она открылась.

— Я позволила себе принести вам еще вареное яйцо и стакан мадеры, миледи, — сказала хозяйка гостиницы, давая знать о своем присутствии. Она поставила поднос на стол, тактично предоставляя Колби возможность вытереть слезы и поправить волосы.

— Замечательно, — сказала ей Колби и, пока миссис Болтон была поблизости, делала вид, что рада немного подкрепиться. Ей совсем не хотелось есть, но она боялась показаться заботливой хозяйке неблагодарной.

Колби видела, что миссис Болтон жаждала поговорить, но, как ни нуждалась Колби в сочувствии, она была в состоянии лишь улыбаться. Не решаясь рассказать о своем безрассудном поступке, Колби хотела лишь одного: остаться одной. Гордость не позволяла ей признаться кому-нибудь, что ее мир разваливается на куски. Миссис Болтон ушла; Колби положила остатки еды на поднос и стала ходить по комнате взад и вперед, еще более одинокая, чем раньше. Ей необходимо было продумать следующий шаг, хотя после отказа Браунинга помочь ей реальных возможностей у нее оставалось очень мало, если они вообще были.

Завтра, прежде чем покинуть Лондон, ей надо бы встретиться с поверенным отца и сказать ему, чтобы тот нашел покупателя поместья. Между тем девушка понимала, что с учетом всех полученных под залог поместья кредитов им вряд ли удастся что-нибудь выручить.

Колби дотянулась до стакана вина, стоявшего на подносе, осушила его одним глотком и стала одеваться. Ей были необходимы воздух и движение. «Я не поддамся унынию. Это удел моей матери», — сурово сказала она себе и быстро вышла из комнаты.

Она очень долго ходила, коченея от холода, тщетно пытаясь представить свое будущее.

Сама по себе мысль о бедности не пугала Колби. Разумеется, она не могла нравиться ей, но Колби знала, что как-нибудь приспособится. Однако ей очень не хотелось, чтобы ее младшим братьям Мэтью и Марку пришлось пробивать себе дорогу в жизни без денег и влиятельных покровителей, способных эту дорогу сгладить. Ведь мальчики — последние в роду Мэннерингов, и титул — единственное достояние семьи. Сейчас это было хуже, чем ничего.

Девушка понимала, что тетя справилась бы с ситуацией, как она делала это уже много лет, всегда находясь в тени своей старшей сестры Филлиды, матери Колби. Одна была маленькая, коренастая и добрая, безмятежная старая дева, другая — высокая, надменная, черноволосая царственная красавица. В глубине души леди Филлида всегда считала себя заслуживающей большего, чем колониальное существование в Индии в качестве жены ни к чему не стремящегося, замкнутого в себе ученого. Мысль о бедности приводила ее в ужас.

В семь часов, так и не обретя ни душевного равновесия, ни ясности ума, Колби неохотно поднималась по ступенькам гостиницы.

Сердце Нэвила остановилось при виде доктора Элиота Кордея, семейного врача, пробирающегося через толпу перед домом его матери к своему экипажу. Встретившись глазами с Нэвилом, Кордей вернулся в дом, Нэвил следовал за ним по пятам. Как только они оказались внутри, Нэвил схватил доктора за руку.

— Мать?

— Роберт. — Кордей повернулся и повел его в библиотеку. — Я искренне сожалею.

Джон Лир встретил их у двери. Нэвил сразу же увидел, что массивный рабочий стол расчищен и превращен в смертную постель. На ней возлежал Роберт Мортон с белым окаменевшим лицом, очень похожий на высеченные из камня скульптуры молодых крестоносцев в деревенских церквях по всей Англии. Нэвил тяжело опустился в огромное парчовое кресло.