Маргарет Мур - Распутник и чопорная красавица

— Понятно. Спасибо, миссис Луэллен-Джонс.

Экономка кивнула, встала и направилась к двери.

Неужели Куинн больше ни о чем ее не спросит? И почему молчат главный констебль и полицейский? Эзме решила узнать ответ хотя бы на один интересующий ее вопрос:

— Вы были уже одеты, когда увидели огонь?

Миссис Луэллен-Джонс медленно повернулась.

Эзме улыбнулась — не только потому, что так полагалось по роли, но еще и для того, чтобы миссис Луэллен-Джонс ничего не заподозрила. Экономка совсем не дура; если ей не хочется отвечать, она будет запираться до конца.

— Ах, я понятия не имела… Наверное, вы в самом деле очень рано встаете!

— Я всегда была ранней пташкой, миледи, — ровным тоном ответила миссис Луэллен-Джонс, переводя взгляд с Эзме на остальных: — У вас есть еще вопросы ко мне?

— Мне просто стало интересно, — не сдавалась Эзме, стараясь не выйти из роли, — где вы были, когда мужчины тушили пожар? Кажется, в саду я вас не видела…

— Поскольку вы, миледи, взяли все руководство на себя, — хладнокровно ответила миссис Луэллен-Джонс, — я не видела необходимости оставаться в саду. Я вернулась в дом, проследить, чтобы кухарка вовремя приготовила завтрак.

Несмотря на внешнюю невозмутимость экономки, Эзме готова была поклясться: последний вопрос ей совсем не понравился.

— И мистер Максуини помогал вам на кухне? — спросила она, изображая невинность.

— Мистер Максуини пошел звать полицию; уверена, мистер Сондерс это подтвердит. Я подумала, он вам сказал.

— Я не говорила с ним сегодня утром, — ответила Эзме, поворачиваясь к молодому полисмену.

— Д-да; это правда, миледи! — запинаясь, ответил тот. — М-меня позвал д-дворецкий!

Миссис Луэллен-Джонс посмотрела на Эзме исподлобья:

— Неужели вы в чем-то подозреваете мистера Максуини?

— Что вы, разумеется, нет! — воскликнул Куинн. — Я никого из слуг не подозреваю. Мы просто хотим выяснить, что произошло сегодня утром. Примите мою глубочайшую благодарность, миссис Луэллен-Джонс! Если бы не вы, дом, возможно, сгорел бы до основания! Будьте уверены, моя благодарность непременно отразится на вашем жалованье!

В глазах экономки мелькнуло удивление; потом она снова едва заметно улыбнулась и кивнула:

— Спасибо, милорд. Вы все узнали, что хотели?

Она покосилась на Эзме, но та решила, что с экономки пока достаточно.

— Я удовлетворен, — ответил Куинн, поворачиваясь к мистеру Расселу и Сондерсу. — А вы, джентльмены?

— По-моему, мы выяснили все, что можно, — ответил мистер Рассел.

Сондерс кивнул.

После: того как миссис Луэллен-Джонс ушла, Сондерс бочком двинулся к двери.

— П-по-моему, нам пора… если вы не против, милорд, миледи… мистер Рассел…

— Рад видеть, что вам так не терпится приступить к работе! — воскликнул Куинн. — Убежден, что злоумышленники будут в скором времени пойманы, и уверяю вас, что в тот радостный день вы тоже получите подтверждение моей благодарности!

Мистер Рассел встал в позу, неудачно напоминающую о Наполеоне Бонапарте.

— Не сомневайтесь, милорд! Полицейские силы Эдинбурга находятся на должной высоте! Идемте, Сондерс.

С этими словами мясоторговец вышел из комнаты. За ним следовал молодой полицейский, к которому в конце концов вернулась способность говорить.

Куинн остался стоять за письменным столом, словно адмирал на шканцах, и Эзме мысленно подготовилась к очередной ссоре. Пусть приводит какие угодно доводы; она не уедет из Эдинбурга! Но он, ничего от нее не требуя, устало вздохнул, сел на стул и сказал:

— Мне не верится, что эти двое сумеют найти поджигателей.

Может, он решил сделать вид, что их прежнего разговора не было? Или просто решил, что она уедет, потому что он считает, что так будет лучше всего?

— Вот еще одна причина, почему мне следует остаться!

Куинн пожал плечами и ответил неожиданно миролюбиво:

— Поскольку я понимаю, что пытаться заставить вас уехать бессмысленно, я больше не заведу речи о вашем отъезде.

Неужели он наконец понял, что она не сдастся только потому, что он — мужчина и считает, что так будет лучше?!

— Вот и хорошо, — ответила Эзме, вздыхая с облегчением.

— Так вы говорите, что все слуги были на месте?

Такой разговор ей очень нравился. Они беседовали деловито, вполголоса, и в их разговоре не было никаких подводных камней…

— Да, по крайней мере, когда начался пожар, — ответила она, садясь. — Потом, конечно, повсюду царила полная неразбериха. Вы думаете, поджог устроил кто-то из наших слуг?

— Возможно, но я убежден, что это был не Максуини. Я знаю его с детства и не знаю, зачем ему вредить нам или Огастесу. Если бы Огастес был ему настолько противен, он бы не пошел к нему служить.

— А экономка? — спросила Эзме, вспомнив, как вела себя миссис Луэллен-Джонс во время допроса. — У меня сильное подозрение, что она не совсем откровенна с нами!

— Вы думаете, она что-то скрывает?

— Да.

Куинн нахмурился, обдумывая ее предположение, а потом покачал головой:

— Опыт подсказывает мне, что она говорит правду.

— А мой опыт говорит нечто совсем иное. Мужчины часто охотно представляют себе женщин глупыми, невежественными, добродетельными ангелочками, не способными ни на какие преступления. Хотелось бы мне, чтобы это было так, но, к сожалению, женщины, особенно если находятся в чрезвычайном положении, как и мужчины, пойдут на что угодно, если считают, что это им поможет или уберет с их пути реальное или вымышленное препятствие. Кроме того, женщины бывают такими же жадными и злобными, как и мужчины Поэтому повторяю: по-моему, миссис Луэллен-Джонс что-то от нас скрывает!

Куинн встал и начал расхаживать по комнате, заложив руки за спину.

— Допустим, вы правы… — начал он.

— Я права! — перебила его Эзме.

Через контору ее брата прошло много женщин; кроме того, в школе у нее было много подруг, и она считала, что разбирается в женской природе.

— Зачем миссис Луэллен-Джонс что-то скрывать от нас? И что именно она скрывает? Если поджог устроила она, то с какой целью? И по какой причине?

Эзме могла бы назвать по крайней мере одну причину: она знала, что никто не сравнится в ярости с униженной или брошенной женщиной.

— Поскольку речь идет о женщине… что вам известно об амурных похождениях вашего брата?

Куинн медленно развернулся к ней.

— Возможно, миссис Луэллен-Джонс стала жертвой его похоти.

— Если так, почему она сразу не поняла, что я — не Огастес?

— Вы думаете, она легко узнала бы его? Максуини вас не узнал. А может быть, его жертвой стала и не она сама, а ее родственница. Огастес мог нажить в ней врага и другим способом. Например, разорил ее близких… Вам известно хоть что-нибудь о делах вашего брата?