Ульяна Соболева - Катерина. Из ада в рай, из рая в ад

Соколов покраснел от злости.

— И это — задание морскому офицеру? Быть конвоиром у баб?! У воровок? Убийц? Заговорщиц?

— Обсуждению не подлежит! Ты и твои «секунданты» выполните это задание, а потом посмотрим, что с вами делать дальше…

— Мы хотим воевать!

— Навоевался уже! Да так, что стыдно смотреть на тебя. Вон с глаз моих! Поговорим, когда вернетесь. Вот как переведу тебя в эскадру графа Орлова… Чертовски ты надоел мне, Соколов!

Сергей вздрогнул от неожиданности, и радостно забилось сердце.

— Я? К Алексею Григорьевичу?!

На его лице читался искренний восторг: эскадра графа Орлова — это прямая дорога в будущее. Это сражения, дальние плавания, а так же возможность бывать при дворе во время длинных отпусков.

— Ступай, ступай! Выполнишь задание, и поговорим.

…Из мечтаний его вывели крики конвоиров.

— Так, по одной поднимаемся по трапу. По одной я сказал! Не толкаться, все успеете! Разговоры прекратить!!

Сергея передернуло от отвращения. Вот они, отбросы общества, без лица и без имени. Скоро они канут в небытие в далекой ссылке.

Женщины болтали, некоторые смеялись, грязно ругались, кто-то плакал, — их было не больше двадцати. Все одеты в коричневые платья из грубого сукна, серые платки и обветшалые, старые тулупы, побитые временем и молью.

Внезапно подул ветер, и Сергею вдруг показалось, что среди этих серых голов в арестантских платках словно золото блеснуло. Это порыв ветра сорвал платок с головы одной из заключенных. Ее волосы огненно полыхнули в серой массе, засияли. Все стихли и зачаровано смотрели на это чудо. Из-за туч выглянуло солнце, и волосы девушки засверкали сильнее, ярче, словно споря с самим солнцем. Первым опомнился рыжий конвоир, он поднял платок заключенной и дернул ее за локоть.

— Быстро голову накрой! Опростоволосилась тут… Там тебе вмиг патлы повыстригут, чтоб живность не завелась!!

Он громко заржал своей шутке. Девушка захохотала вместе с ним звонким, переливчатым смехом, а потом плюнула рыжему в лицо. Женщины заулюлюкали, а конвоир дернул бунтарку за волосы и замахнулся.

— Ах ты, ведьма! — Еще миг, и его тяжелая, здоровенная ручища обрушится на золотистую головку заключенной… Но в этот момент запястье перехватила другая рука и сильно сжала.

— Прекратить немедленно!

Конвоир метнул на Сергея злобный взгляд.

— Я не позволю насилия на этом судне! Ни я, ни капитан этого корабля! Я командую этой операцией, и именно я распоряжаюсь заключенными. Без моего ведома здесь не происходит ничего. Кому не нравится, может сойти на берег!

Их глаза встретились, и рыжий, не выдержав, отвел взгляд и отдернул руку; ткнул платок в руки заключенной. Девушка даже не обернулась, она подняла головку и уставилась на Сергея. А он от этого взгляда, казалось, рухнул на бешеной скорости вниз, с огромной высоты. И сердце вдруг замерло, пропустило несколько ударов и забилось с такой силой, что, казалось, сломает ребра. На своем веку он видел предостаточно женщин, — очень красивых и просто хорошеньких, но ни одна из них не ослепляла настолько, что хотелось зажмуриться.

Эта же смотрела на него огромными, миндалевидными глазами цвета полевых васильков или лазурного неба весной под гордо изогнутыми бровями. Маленький курносый носик, чувственный, пухлый, алый рот с капризно изогнутой, словно бы сердечком, верхней губой. Остренький подбородок, треугольное кошачье личико. Золотые волосы в сочетании с нежной ослепительно-белой кожей делали ее похожей на ангела. На лице этой женщины-ребенка, юном и соблазнительном, не читалось страха; дерзко и с вызовом смотрела она на лейтенанта, гордо вскинув головку в ореоле вьющихся волнами роскошных волос.

Соколов судорожно сглотнул слюну. В горле резко пересохло. Девушка ловко повязала платок на голове и поднялась вверх по трапу. Сергей проводил ее глазами, полными восхищения. Казалось, что на ней не было грубого мешковатого платья и стоптанных арестантских башмаков — такой легкой была ее походка. Соколов почувствовал, как его спина покрылась бусинками пота, несмотря на прохладу. Об инциденте уже все забыли, заключенные успели подняться по трапу и за ними медленно, лениво поднимались конвоиры.

Сергей удержал одного из них.

— Кто это? — хрипло спросил он и откашлялся. — Кто она, эта девушка с золотыми волосами?

— А-а, эта красотка? Катька Арбенина! Та еще ведьма. А хороша… Правда, ваше сиятельство?.. Ух, как хороша! Дьявол в ангельском обличье. Политическая она — отец заговорщик, расстрелян… И она туда же!

— Политическая? Не воровка? Не шлюха?

— Эта? Да нет! Наверное… Хотя, рано или поздно они становятся и тем и другим. В ссылке жизнь не сладкая, а голод не тетка. С таким симпатичным личиком не пропадет! Будет ублажать какого-нибудь начальника… Видели, та еще бестия!

Сергей поднялся по трапу следом за ссыльными. Глеб Соколов, капитан корабля, дал команду к отплытию. А сердце лейтенанта продолжало колотиться с той же силой. Он посмотрел в толпу женщин, но той, которую искал глазами, не увидел. Женщинам выдали набитые соломой тюфяки и казенные суконные одеяла. Разместили их на верхней палубе, предварительно растянув навес из парусины — от дождя и ветра. Матросы то и дело сновали по палубе и с интересом поглядывали на женщин, которые появились так внезапно, да еще и в таком количестве. Соколов последовал в свою каюту. Но, даже оказавшись внутри помещения, наедине с самим собой, он все равно так и не смог расслабиться. Мужчина снял плащ, а в ушах до сих пор стоял ее смех. Сергей словно вновь увидел то лицо, потрясающие голубые глаза… «Что со мной происходит, черт возьми?!» Мужчина тряхнул головой, желая избавиться от наваждения; сел за маленький деревянный столик, налил себе рюмку водки и залпом выпил. Слегка поморщился.

Внезапно в дверь каюты постучали, а затем она с грохотом распахнулась. На пороге стоял брат Глеб, а с ним Андрюха — друг детства. Оба ввалились в каюту и грузно сели на койку. Глеб посмотрел на брата и хлопнул его по плечу.

— Привет, дружище!

— Серега. — Андрей наклонился в сторону друга. — Ты видел, сколько дам к нам пожаловало?

Андрей Воронов — рубаха-парень, не один пуд соли был съеден вместе, когда они были еще детьми. Отец его погиб на войне, когда мальчику был год от роду, а мать скончалась от чахотки двумя годами позднее; вот и остался он на попечении брата матери — горького пьяницы и игрока. Дядя же проиграл все свое и Андреево имущество в карты, после чего отправил юношу учиться. Андрей подружился с Соколовым старшим и взял под свое шефство младшего. Здоровенный детина, метра под два ростом, широкий в кости, огромный, как столетний дуб, весь покрытый светлым пухом, словно шерстью, волосы цвета соломы, белые брови и борода, — эдакий Илья-Муромец. Он был удивительно добр, мягкосердечен и предан друзьям всей душой. Правда, он не отличался хитростью и умом, но все это искупила его, поистине исполинская, сила. И за эту силу его боялись и уважали. Правда, за глаза хоть и называли часто «Большой белой вороной», да в глаза не смели — кулак у Андрея был огромным, как молот, и бил не слабее оного. И пусть к врагам он был равнодушен, друзьям был предан, словно сторожевой пес.