Анна О’Брайен - Меч и корона

— Отлично. Еще одно… Вы задумывались об этом? Вам придется проститься с дочерьми.

Он по-прежнему пронзал меня взглядом.

— Знаю.

— Они останутся с Людовиком.

— Да.

— И я сомневаюсь, чтобы он позволил вам видеться с ними, если вы выйдете замуж за меня.

— Не позволит.

— Зато я дам вам сыновей.

Ни один из нас и не заикнулся о любви, но в своем роде то было ухаживание. Честность Анри была поразительной, невероятной.

— Что дальше? — спросила я, чтобы скрыть то впечатление, которое он на меня производил.

— Предоставьте все мне. — Лицо его немного прояснилось. — Отчего вы улыбаетесь?

Я пожала плечами, передразнивая его.

— Вы готовы ухватиться за любую открывающуюся возможность, Анри Плантагенет?

— Да, если это может принести мне пользу, — ответил он сразу же. — Я не полезу очертя голову против законов, но коль уж можно добиться законной победы, я непременно ухвачу ее, и крепко. — Он сжал кулак. — Сказывается кровь моей прабабки. Не столь благородная, как ваша, госпожа моя, но несомненно смелая. Она — Эрлева — была дочерью простого дубильщика кож из Фалеза; она приглянулась самому герцогу Нормандскому и постаралась удержать его внимание, пока не родила ему сына. Герцог устроил ей выгодный брак с человеком видного положения. Ну, а вы — женщина своенравная. Согласитесь ли вы связать себя узами с такими отбросами Европы?

Искушение оказалось сильнее голоса здравого смысла, и я рискнула.

— Что до отбросов… — Я сморщила нос и покачала головой. — Но я готова связать себя узами с вами.

Анри резко встал и выпрямился, подождал, пока поднимусь и я. Он не помог мне встать, как сделал бы Людовик с его надоедливой заботливостью, словно я, слабая женщина, постоянно нуждаюсь в поддержке его крепкой руки; как поспешил бы сделать Раймунд с его рыцарским благородством — нет, этот анжуец ждал, предоставляя мне самой распоряжаться пространством и временем. Он сдержал свое нетерпение, побудившее его скрестить руки на груди и сурово смотреть, как я расправляю рукава и разглаживаю складки на юбках. Да-да, пусть подождет! Когда же я закончила с этим и посмотрела на него, он выхватил меч из ножен, висевших у него на поясе.

— Не шарахайтесь, я не собираюсь отнимать у вас жизнь. Вы, кажется, до сих пор не верите мне полностью, госпожа. Я должен доказать вам, что не даю легковесных обещаний. — Он прижался губами к простой, ничем не украшенной крестообразной рукояти. — Богом клянусь, что буду защищать вас, Элеонора, своим мечом, своей честью и своим именем.

Это звучало очень торжественно. Он совершенно серьезно принес клятву, которая шла из глубины души. И я ему поверила. Он не давал обещаний, если не собирался их выполнять. И все же, по своим собственным соображениям, я решила проявить некоторый цинизм:

— Так вашими действиями управляет Бог или же собственные интересы?

— Я не вижу противоречия между одним и другим.

— А клятва обязывающая. И сказано красиво.

— Я люблю производить хорошее впечатление. Если отец чему-нибудь меня научил, то именно этому.

Легкий намек на улыбку, загоревшийся в глазах огонек — и словно кто-то шепнул мне на ухо: «Берегись!». Если уж на то пошло, Анри Плантагенет мог быть весьма хитер. Но он меня удивил: переложил меч в левую руку, а правую протянул мне. Вероятно, на моем лице он прочел удивление.

— Скрепим наш договор, госпожа.

Я вложила руку в его ладонь, та сомкнулась. Мужская традиция скреплять договоренность: рука в руке, ладонь в ладони — равенство договорившихся сторон. У него была сильная рука, намного больше моей, меч и поводья натерли на ней мозоли, шершавость которых я ощутила своей нежной кожей, а золотой перстень врезался в мою ладонь. Мне это понравилось. Понравился сам по себе поступок. Он сжимал мою руку осторожно, будто пойманную птичку, и я почувствовала себя уютно под его защитой. Понимала, что именно этого он и ожидал. Мне подумалось, что мы чудесно поладим с Анри Плантагенетом, если только я не стану ему доверять! Его пальцы сомкнулись на моей руке тверже.

— Я сделаю вас королевой Английской, — пообещал он таким тоном, словно это должно было склонить чашу весов в его пользу.

В этом я не была уверена. Англия… Что знала я об этом северном королевстве? Разве только то, что страна была варварская, совсем не цивилизованная, еще хуже Парижа с его низко нависшим небом и непрерывными дождями. Однако стать королевой Англии…

— Вы сомневаетесь в моих словах?

Я отрицательно покачала головой, восхищаясь тем, как он умеет невозможное представить абсолютно возможным. У меня вдруг мелькнуло яркое воспоминание, и я негромко засмеялась.

— Король Рожер Сицилийский назвал вас анжуйским сорванцом, — объяснила я.

— Бог и все его святые! Так и сказал? — Анри от неожиданности захохотал, громко, отрывисто, смех отдавался эхом под сводами собора; потом он так же внезапно успокоился. — Нет, это не обо мне. Это о Жоффруа, моем брате. А я уже вырос.

Вслед за этим он слегка кивнул мне, вложил меч в ножны и сразу же зашагал прочь от алтаря, а я осталась стоять. У резных алтарных врат он остановился и резко обернулся:

— До встречи в Пуату, Элеонора.

— До встречи в Пуату, Анри.

Он повернулся, собираясь уходить.

— Анри…

Он взглянул на меня через плечо.

— Сколько вам лет, Анри Плантагенет?

— Девятнадцать.

Девятнадцать! Нас разделяло одиннадцать лет. На бесконечный миг воцарилось молчание, затем Анри отвернулся, но я успела заметить озорную усмешку на его устах.

Я смотрела вслед, пока он не скрылся в темноте центрального нефа, пока не затихли даже его шаги. Какая в нем сила, какая важность, какая вызывающая самоуверенность! Он ни разу не дотронулся до меня, только пожал руку, но я до сих пор ощущала его присутствие рядом со мной, и оно окутывало меня подобно бархатному плащу в холодное утро. Он ведь еще так молод, а уже составил распорядок моей жизни и указал мне, куда направить ее течение.

Захочу ли я отдать себя мужчине девятнадцати лет от роду?

Да. Захочу. Анжуйский сорванец, о котором говорил король Рожер, стал взрослым. И воспламенил мое остывшее сердце.

Ему хватило учтивости не задать мне тот же вопрос.

В оставшиеся дни, пока анжуйская делегация пребывала при дворе, не было заметно никакой выработки условий мирного договора. Вот тебе и все заверения Анри насчет того, что войны не будет. Граф Жоффруа выразил желание покинуть Париж, хотя они с Людовиком ничем так и не обменялись, кроме резкостей. Граф потребовал, чтобы перед отъездом ему была дана прощальная аудиенция, Людовик же только испытал раздражение, ибо его снова отрывали от молитв.

— Что в этом проку? — ворчал король. Жоффруа грозно хмурился, Анри вперил в пространство ничего не выражающий взгляд. — Я все равно не признаю вашего сына герцогом Нормандским.