Анна О’Брайен - Меч и корона

— Я сожгла его.

— Сожгли? Что ж, это не любовное послание, поэтому вы как женщина, я полагаю, не видели нужды хранить его.

Теперь он улыбался. У меня возникло удивительное ощущение, что мы флиртуем друг с другом. Но вот он заговорил, и отнюдь не ласковым голосом; его тон был воинственным, а в словах звучала такая самоуверенность, что меня это даже обеспокоило.

— Черт возьми, почему вы еще раньше не постарались порвать с ним, женщина? Только не говорите мне, что уважаете его или хоть немного любите. Скорее уж можно уважать мальчишку, который чистит отхожие места. У Людовика характера не больше, чем у червяка. И ума не намного больше…

Я рассмеялась, смех отдавался в наших ушах, отражаясь от стен собора. Как мало он понимал мое положение и то, как прочно держали Людовика в руках его советники. И что очень характерно для мужчины — всю вину возлагал на меня. Пора, подумала я, показать свою власть.

— Я не пыталась порвать с ним, как вы выразились, потому, что характер Людовику заменяет аббат Сюжер, а аббат до сих пор говорит мне «нет». К тому же меня волнует вопрос моей безопасности. А как же иначе? Вы думаете, что сможете защитить меня от всех этих стервятников, которые попытаются меня умыкнуть и обвенчать без моего согласия? И не смейте называть меня «женщиной»!

— Разумеется, я смогу защитить вас, госпожа.

Его самоуверенность могла происходить просто от заносчивости, но, думаю, он был уверен в себе не по этой причине. Он просто безоговорочно верил в свою способность удержать то, что схватил. Он уже сейчас смотрел на меня как на слабоумную, если уж я сомневалась в его правах и в его способностях. Горячность снова вернулась, это было видно потому, как сжалась в кулак его рука на алтарной решетке.

— Добейтесь развода, Элеонора, и приходите ко мне. Я, разумеется, хочу получить ваши земли, не стану этого отрицать, да и глупо было бы. Но подумайте, что я смогу предложить вам в свое время — обширную империю, простирающуюся от побережья Нормандии через Анжу до Мена и далее до юга Аквитании. И все это я брошу к вашим ногам. Неужели вы откажитесь? — Он говорил все громче, пока не спохватился, вспомнив, где мы находимся и зачем пришли сюда, и тогда заставил себя говорить тихо: — Чего мы только ни сумеем достичь, располагая такой империей? А уж если передо мной склонится и Англия…

Стоп! Стоп! Это он о женитьбе? Я твердо решила держать нить переговоров — а это было не что иное, как переговоры, — в своих руках, он же своей волей увлекал меня в водоворот, как… как щепку. Мне это нужно? Желала ли я, как уже сама сказала, сбросить одну узду и тут же надеть на себя другую?

Впрочем, все зависит от того, кто держит эту узду в своих руках.

Анри резко, повернулся, мышцы на плечах напряглись, от резкого движения замигало пламя свечей. Он излучал такую энергию, что она не только достигала меня, но и накрывала с головой. Краем глаза я заметила: он так сжимает алтарную решетку, словно хочет сомкнуть руки вот так же вокруг моей талии и унести меня отсюда. Жар в моей груди все нарастал. Не то чтобы мне была неприятна такая демонстрация физической силы, но все же… Я нахмурилась, разглядывая свои сложенные в молитве руки.

— Что же вы мне предлагаете? Мы с вами говорим о замужестве? — напрямик спросила я его.

— Конечно. А о чем же еще?

— В своем письме вы не сказали об этом ясно.

— Тогда еще было не время. Теперь оно настало.

Я бросила на него взгляд. Возможно, голос его звучал сурово, но на лице отражалась удивительная безмятежность. Он не видел ни малейших препятствий к осуществлению своих планов — если только я, отвергнув его, не стану таким препятствием. Я подозревала, что он будет наседать на меня, не оставит в покое, пока я не сдамся — если уж вообще не схватит в охапку и не принудит к венцу. Ему, значит, нравится говорить напрямик? Ладно, поговорю с ним напрямик.

— А вас не тревожит то, что я так и не смогла родить сына? — задала я вопрос. — Что за все годы замужества у меня не родилось дитя мужского пола, будь то живое или мертвое? Может статься так, что я не смогу родить вам наследника. Разве это не вызывает у вас опасений?

— Бог свидетель, не вызывает. — Он смотрел мне прямо в глаза. — Я буду вам куда лучшим мужем, чем то жалкое подобие мужчины, с которым вы прожили уже больше двенадцати лет. Как вы только это вынесли? Я буду лучше. У нас с вами обязательно будут сыновья, Элеонора.

И улыбнулся мне.

Его слова, исполненные такой силы, его улыбка, такая чувственная, пронзили меня подобно мечу. Сердце гулко заколотилось о ребра. За минувшие годы губы Анри приобрели выражение беспощадности и несгибаемой воли. Черты лица заострились, кожа туго облегала скулы, челюсти и похожий на лезвие кинжала крупный нос.

— Я вот что думаю… — начал он.

Бог свидетель, он действительно все обдумал, во всех подробностях.

— Вы, Элеонора, получаете развод и сразу же что есть мочи скачете в Пуату. Никому ничего не говорите, никак не объявляете о своем отъезде и не теряете ни минуты времени. Но меня вы немедля извещаете — только на словах, через доверенного гонца, — и я тут же за вами приеду. Я женюсь на вас прежде, чем остальные разберутся, что к чему.

Никогда еще мне никто не давал столько указаний. Ему и в голову не пришло, что я могу просто заартачиться и отказаться от подобной скачки через всю страну.

— Людовик ни за что не позволит нам пожениться, — попыталась я вернуть его к суровой действительности. — Вы должны ведь получить его согласие как вашего сюзерена.

Анри Плантагенет только пожал в ответ плечами. Его открытое непокорство снова настроило меня на веселый лад.

— К черту согласие короля Франции. Это дело касается только нас двоих, да еще Господа Бога. — Он небрежно махнул рукой в сторону скорчившейся от боли фигуры Христа на распятии. — Так мы твердо договорились, женщина?

Он вперил в меня хищный взгляд, я не в силах была отвести глаза. Разве мне было из чего выбирать? Я другого выхода не видела, да и не было его у меня, если анжуец уже все для себя решил. Хотелось ли мне отказаться? Все было еще таким туманным, но в ту минуту я окончательно решилась. Я нуждалась в покровительстве этого мужчины и хотела его самого. В силу какой-то странной алхимии, когда мы смотрели глаза в глаза, я почувствовала, что наши сердца бьются в унисон. Была ли в этом гармония? Думаю, не в этом дело. «Гармония» — слово, которое не очень-то вязалось с Анри. Зато у нас совпадали мнения. «Две половинки одного целого», — мечтательно подумала я. Анри Плантагенет был таким мужчиной, какого я хотела. У меня мурашки пробежали по спине от огромной важности принятого решения.

— Да, — ответила я ему, — мы договорились твердо.