Анна О’Брайен - Меч и корона

Глаза его вбирали сияние серебра и свечение воска, словно он был погружен в благочестивую молитву.

Я тоже не смотрела на него.

Всем своим существом я чувствовала, что эта встреча сыграет в моей судьбе решающую роль.

Вокруг нас воцарилась тишина, окутала нас подобно метели в снежную зиму. И я, сколь бы ни волновалась, не намерена была нарушать эту тишину. Пусть первым заговорит анжуец, если ему это нужно. Воображаемый соглядатай уже ушел бы прочь, удовлетворившись тем, что между собой мы не общаемся.

— Нам необходимо поговорить.

Голос был очень тихим — не шепот, но легкое дуновение ветра. Тем не менее я его расслышала. Я ожидала, куда он повернет разговор. Какой он предприимчивый! И что же он мне скажет?

— Чем сильнее я становлюсь, — заметил он таким тоном, словно обсуждал вопросы внешней политики с одним из своих военачальников, — тем больше у меня надежд добиться поддержки английских баронов и унаследовать от Стефана корону Англии.

— А стать властелином Англии для вас главное…

— Да. Так и есть.

Он ничем не показывал, что замечает мое присутствие, даже не взглянул ни разу в мою сторону. Нас отделяло пространство в десять ладоней, и все же у меня покалывало кожу от ощущения его близости.

— Понимаете, это мое наследство по праву, — продолжал он в той же разговорной манере. — У Стефана никогда не было прав на него. Они принадлежат мне, как раньше принадлежали моей матери, и я не стану сидеть и смотреть, как ими пользуется узурпатор.

Я немного поразмыслила, впитывая царившую вокруг тишину. Если Анри Плантагенет положил на меня глаз, то и мне он приглянулся. Сколько бы я ни упрямилась, но в положении одинокой женщины мне у власти не продержаться. Нужно, чтобы рядом со мной был мужчина, и я понимала, что мне нужен именно этот мужчина. Даже здесь, в холодном соборе, при всем разделявшем нас пространстве, мне казалось, что воздух между нами насыщен энергией.

— Вы предложили мне помощь, если таковая когда-нибудь потребуется, — проговорила я, наконец. — Вы действительно готовы к этому?

— Готов, — ответил он, не колеблясь ни мгновения.

— Должна ли я понимать это так, что у вас вызывает интерес Аквитания?

— Разумеется. А у кого бы она не вызвала интереса?

— Как вы неучтиво честны!

— А что толку притворяться? Я знаю, что вы стремитесь расторгнуть свой брак. Если вы этого добьетесь, то откроется целый кладезь возможностей.

— Или же начнется кровавая баня.

— Верно. — Он медленно повернулся и посмотрел мне прямо в лицо. То есть я чувствовала, что он смотрит на меня, но сама взглядом ему не ответила. — Я бы рискнул. Я решительно настроен получить то, чего желаю.

— Вот как! Но чего желаю я? — Я как раз видела смысл в том, чтобы притворяться. Не годится мне показывать свою заинтересованность. Все должно свершиться на моих условиях. — Я вовсе не убеждена в том, что хочу избавиться от власти Людовика надо мной просто ради того, чтобы вручить эту власть вам. Что я выигрываю в таком случае?

Ответ Анри поражал непростительной прямотой:

— Вы желаете вернуть себе свободу. Вы хотите возвратить себе власть и независимость. И нуждаетесь в мужчине, который не допустит, чтобы у вас мгновенно выхватили из рук то, чего вы добьетесь. А выхватить может какой-нибудь худородный барончик, у которого нет ни характера, ни мозгов — таком затащит вас на свое брачное ложе и согласия не спросит.

— А вы обладаете и характером, и мозгами? — не удержалась я от удовольствия спросить.

Он взглянул на меня так, что казалось, прожжет дыру в моих одеждах.

— Я вам не какой-нибудь худородный барончик!

Вот так!

— Нет гарантий, что я смогу добиться развода, — сказала я, недовольно поджав губы. — Людовик все колеблется и никак не может принять решение.

По губам Анри скользнула саркастическая улыбка — это я уловила, хотя он снова повернулся лицом к алтарю.

— Не сомневаюсь, что женщина, наделенная вашими способностями, может убедить его.

— Не согласны аббат Сюжер и Галеран, — приоткрыла я истину.

— Старик и евнух! — Теперь в его голосе слышалось нетерпение, первые нотки гнева. — Людовик не в том положении, чтобы отказывать вам. Не позволяйте ему этого. Больше всего ему нужен сын, а Бог не дает такого благословения вашему союзу. Брата же своего Людовик не выносит, его едва не тошнит при мысли о том, что корона достанется боковой ветви рода.

Это было правдой. Анри искусно подвел итог разговора. Но я все-таки не хотела выглядеть слишком покорной. Покорность вообще не в моем характере, и я не стану бросаться в объятия этого человека, пылая благодарностью.

— Людовик не станет слушать меня, если его отвлекут другие заботы — например, если вы будете с ним воевать.

— Мы не будем с ним воевать. — У меня брови взлетели от такого заявления, и Анри, должно быть, уловил это. — Поверьте. Отец сумеет договориться с Людовиком.

— Я должна этому поверить?

Графа Жоффруа вовсе не окружал ореол миротворца.

— Послушайте, Элеонора…

Теперь он повернулся ко мне всем телом, уже не делая вид, будто молится, и я ответила ему взглядом, благо он обратился ко мне по имени. Его горячность и прямота не могли не покорять. Кожа у меня так и загорелась, словно он провел по ней пальцем. Или это слишком мягкое сравнение? Не точнее ли убудет сказать, что он насадил на крючок мое сердце? Я этого не хотела, но и правду отрицать не могу. Мне показалось, что я ощущаю на губах медовый вкус его лобзаний.

— Стоит вам обрести свободу, и вы станете законной добычей любого негодяя, знатного или даже не знатного, лишь бы тот отважился на риск. Я могу перечислить вам множество имен, и некоторые из их обладателей живут в каком-нибудь десятке лье от этого чертовски холодного собора, в котором мы стоим на коленях. Зачем только, ради всего святого, я выбрал это место? — Он быстро потер лицо ладонями, пытаясь согреться и взъерошив свои коротко подстриженные волосы. — Неужто вы этого желаете? Стать фактически пленницей — либо отгородившись от всех в одной из своих крепостей, либо став женой какого-нибудь ничтожества, которое будет править, укрывшись за вашими юбками, и даже не поинтересуется, чего вы сами хотите? Это ведь похоже на игру в шахматы: все глаза устремлены на королеву. И любая задрипанная пешка может поднять на нее руку, коль эта королева никем не защищена от насилия, от похищения, от принудительного замужества.

Анри говорил очень ярко и живо, пусть и не выбирал выражений.

— Об этом вы предупреждали меня еще в своем письме, — мягко заметила я, а голова уже шла кругом: меня встревожила картина, которую он нарисовал, картина правдивая — это я хорошо понимала.

— Предупреждал, — слегка улыбнулся он. — А письмо еще у вас?