Бренда Джойс - Невероятное влечение

Она решила, что будет прикидываться легкомысленной и относиться к ситуации с показной небрежностью — столько, сколько сможет.

— Похоже, это уже входит в привычку: меня то и дело пинками под зад выгоняют из дому. — Александра попыталась улыбнуться.

Но отец по‑прежнему выглядел хмурым.

Она подняла стоявшую рядом сумку с принадлежностями для шитья.

— Я должна жить дома, и я прошу тебя разрешить мне вернуться, — сказала Александра со всем достоинством, которое у нее только было.

От волнения у отца перехватило дыхание.

— Я так корю себя за то, что выгнал тебя из дому! Я просто рассудок потерял, когда узнал, что ты наделала, совершенно не ведал, что творил!

Никогда еще Александра не чувствовала такого облегчения.

— Отец, мне очень стыдно. И я прошу простить меня, мне так жаль, что я причинила тебе боль и покрыла позором всю нашу семью! — сказала она, но тут же вспомнила о ребенке и поняла, что не может жалеть обо всем, что произошло. Она уже любит свое дитя, и не важно, что будет потом. Правда, Александру приводила в ужас сама мысль о маячившей впереди неминуемой, ужасной борьбе со Стивеном за ребенка. И она решила подождать более подходящего момента, чтобы рассказать Эджмонту, что беременна.

Глаза отца увлажнились, и он часто‑часто заморгал.

— Прости и ты меня, дочь. Боже мой, Александра, ты — свет этой семьи, и ты так похожа на свою мать! Я был не прав, ошибался, если не сказать больше. Клервуд — распутник, об этом знает весь свет. Он соблазнил тебя, не так ли? Ублюдок! Я слышал, что через все королевство за ним тянется шлейф разбитых сердец. Но я обвинил тебя — тогда как должен был обвинить его. Что ж, теперь я виню во всем проклятого герцога!

Даже теперь Александра хотела броситься на защиту Стивена, но это было невозможно. Клервуд хотел отобрать у нее ребенка: чтобы быть рядом с собственным чадом, она должна была выйти за герцога замуж, таков был его замысел. Он считал ее лгуньей — расчетливой и коварной. Ему почему‑то взбрело в голову, что она любила Оуэна и собиралась сбежать с бывшим женихом. Стивен не понимал ее, не доверял ей — совсем. И после этого — защищать его? Да он думал о ней так, что хуже не придумаешь!

Александра не могла выйти замуж за Стивена, если он не любил ее, презирал ее или, самое ужасное, вообще ничего к ней не чувствовал. И она ни за что не согласится на брак, даже любя этого упрямца всем сердцем, всеми силами своей души, ведь он, несомненно, не разделяет ее чувств.

— Я влюбилась в него, отец, — с усилием произнесла Александра. — В противном случае я бы смогла отклонить все его ухаживания.

Она застыла в изумлении, когда Эджмонт с нежностью коснулся ее щеки.

— Конечно, ты влюбилась. Иначе ты никогда не согласилась бы на эту связь, и я знал это даже тогда, когда бросал тебе в лицо те ужасные упреки. Мне так жаль, Александра! Это все джин — ты ведь знаешь это, не так ли? — Голос отца буквально умолял ее о прощении.

Верная дочь обняла Эджмонта, словно он был взрослым, но безвольным, несчастным, запутавшимся ребенком. Когда Александра крепко прижала отца к своей груди, он начал плакать, и ей стало ясно: Эджмонт страдал от горя и тоски гораздо больше, чем от потребленного прошлой ночью горячительного. В этот момент Александра осознала, что отец еще давным‑давно стал слабым и беспомощным. Мужчина, за которого вышла замуж ее мать, умер вместе с Элизабет.

Но сейчас это не имело значения. Эджмонт нуждался в Александре и ее внимании, и она с удовольствием станет заботиться о нем. Будет делать это до конца дней своих.

Отец шмыгнул носом и освободился из ее объятий.

— Не могла бы ты приготовить мне яйца? Никто не делает омлет лучше тебя!

Александра улыбнулась, чувствуя себя утомленной, больной и безмерно несчастной. Ничего не изменилось. Она перевела взгляд с растрепанного отца на среднюю сестру, которая была воплощением обнищавшей добродетели, и прошла в неопрятную, ветхую гостиную. Нет, ничего не изменилось — за исключением того, что теперь Александра была опытной в любви женщиной и ждала ребенка. Она вернулась домой, в Эджмонт‑Уэй, чтобы заботиться о сестрах, отце, а теперь и о будущем малыше.

Жизнь совершила полный круг, вернувшись в исходную точку.

— До меня дошли слухи, будто ты провел большую часть недели, запершись в своем кабинете. И ты так упорно не отвечал на мои письма! Я не мог понять: наладились ли твои отношения с Александрой, или ты окончательно погряз в трясине любовной ссоры.

Стивен был поглощен изучением предложения о финансировании Североевропейской горнодобывающей компании, в которую собирался инвестировать свои средства. Подняв глаза, он увидел Алексея, который стоял на пороге кабинета. Позади кузена беспокойно маячил Гильермо. В комнате царил полумрак, все портьеры на окнах были опущены, поэтому Стивен не мог понять, день сейчас или ночь.

Герцог был не в настроении принимать гостей, о чем и дал соответствующие наставления своему штату слуг. Теперь даже у Алексея не было привилегии входить к нему без надлежащего доклада.

— Элис настояла на том, чтобы я навестил тебя, — добавил Алексей, пристально изучая лицо лучшего друга.

— Я говорил мистеру де Уоренну, что вы не принимаете посетителей, ваша светлость, — поспешил оправдаться дворецкий. — Но мистер де Уоренн отказался принять во внимание мои слова.

— Я сам разрешил себе войти, как это обычно и делаю, — весело объяснил Алексей. — Должен сказать, я был весьма удивлен, когда Гильермо, в сущности, попытался преградить путь и помешать мне, твоему ближайшему и, возможно, единственному другу, увидеть тебя.

Стивен захлопнул папку, не скрывая раздражения, и предупредил:

— Я очень занят, Алекси.

— В самом деле? А вот Элис птичка на хвосте принесла любопытную сплетню: якобы Александра Болтон вернулась домой и за ней ухаживает некий незнакомый мне джентльмен по имени Оуэн Сент‑Джеймс. Я так понимаю, что ты был прав, а я ошибался, и она тебя отвергла? — Алексей неторопливо вплыл в кабинет. — Или ты так и не набрался смелости и не смог попросить ее руки?

Стивен поднялся и, собрав все силы, расплылся в невозмутимой улыбке. Пять дней прошло с тех пор, как Александра уехала из Клервуда. И в тот момент, когда бывшая любовница вышла из дверей дома с абсолютно понятными намерениями — она не собиралась отдавать ему ребенка и, что бы там ни говорила, явно планировала сбежать с этим Сент‑Джеймсом, — Стивен решительно вычеркнул ее из разума и сердца. Он больше не думал о ней. Теперь он ничего к ней не чувствовал. Да и о ребенке герцог решил не вспоминать до весны, когда положение Александры стало бы очевидным для всех: по его расчетам, она должна была разрешиться от бремени в начале августа. Фактически сейчас Стивен чувствовал себя так, будто снова стал прежним: его жизнь сосредоточилась на заботах о Клервуде, как и должно было быть. Он вставал рано, занимался многочисленными делами, относящимися к герцогству и благотворительному фонду, а ложился спать поздно, довольный тем, чего добился за день. И при этом Стивен никогда не ложился в постель один. Хозяйка лучшего публичного дома Лондона каждую ночь присылала к нему все новых и новых куртизанок. Герцог вполне полагался на ее вкус, лишь требовал, чтобы девушки были иностранками, здоровыми и не знали ни слова по‑английски.