Татьяна Романова - Кассандра

Он снова и снова вспоминал мельчайшие подробности их единственной ночи и вновь переживал то ощущение счастья и нежности, когда он, засыпая, обнимал тонкую фигурку. Наконец, ночь принесла покой в его усталую душу, но и во сне молодой человек видел яркий костюм и алую полумаску и слышал нежный голос, обещавший ему, что он найдет свою любимую в храме.

Рассвет восемнадцатого июня армии противников встретили в боевом строю. Но проходил час за часом, а Наполеон не отдавал приказа на штурм.

— Как ты думаешь, чего он ждет? — тихо, чтобы не услышали офицеры-англичане, спросил друга Печерский.

— Дождь шел больше суток, сейчас он перестал, но земля раскисла. Наполеон не может подвести артиллерию поближе, и конница еще пока не пройдет, увязнет в грязи. Он ждет, что солнце подсушит землю, да к тому же ожидает, когда подойдет корпус Груши, — объяснил Алексей.

— А Веллингтон ждет Блюхера, — уточнил Михаил. — Интересно, кто же придет первым?

Черкасский оказался прав. Они даже издали видели плотную фигуру императора, вышедшего на поле — тот наклонился к земле, пробуя ее рукой. Наконец, уже в одиннадцать часов утра Наполеон дал приказ наступать на позиции англичан.

— Смотри, его любимый маневр: он бросает все свои силы на какой-нибудь фланг и пытается его прорвать, а потом разворачивает наступающих и начинает уничтожать противника с тыла, когда часть его сил продолжает наступление во фронт. Сейчас он пойдет на левый фланг, чтобы исключить возможность соединения англичан с пруссаками, — объяснил Алексей, поворачиваясь к другу.

— Но у Веллингтона прекрасная позиция, если ему хватит выдержки не уйти с нее, Наполеон положит на штурме всех своих людей, — засомневался Печерский.

— Ты не видел его старую гвардию, ходившую в прорыв. Англичанам повезло, что она вся осталась в наших сугробах, а новобранцы на это уже не способны, но вот их командир — все тот же, так что рано еще списывать французов со счетов, — возразил князь. — Теперь все решит то, кто же первым появится из-за этого леса — Блюхер или Груши?

Атаки французов на левый фланг Веллингтона захлебывались одна за другой. Было уже более трех часов пополудни, когда из-за дальнего леса показались конные отряды. Они были так далеко, что невозможно было рассмотреть цвет их формы.

— Алексей, отпусти меня им навстречу, как только я пойму, кто приближается — пруссаки или французы, я тут же поверну назад и вернусь к тебе, — взмолился Михаил.

Стоять в неизвестности, не зная, кто из противоборствующих сторон получает подкрепление, было глупо, поэтому Черкасский скрепя сердце согласился.

— Скачи — только пока не разберешь, какого цвета форма — тогда сразу же поворачивай назад, и поезжай вдоль леса, а не через поле, не дай бог, конь ногу сломает в этой грязи, — велел он и грустно посмотрел вслед мгновенно умчавшемуся другу.

Дурное предчувствие сдавило князю сердце, он хотел крикнуть и остановить Михаила, но тот был уже далеко. Оставалось только положиться на свое и его везение.

Черкасский подъехал поближе к Веллингтону. Вокруг главнокомандующего царило напряженное молчание. Было видно, что очередная атака французов вновь захлебнулась, и они опять отходили на исходные позиции. Теперь все напряженно вглядывались в крохотные фигурки всадников, направляющихся через поле к холму, где стоял штаб обороняющихся. Солнце светило им в спину, и никто так и не мог понять, что летит навстречу союзной армии: победа или поражение? В напряженном молчании прошло больше получаса, когда, наконец, стало возможным различить цвет и особенности формы приближающихся полков, и Веллингтон сказал то, что уже поняли все, но не решались произнести вслух:

— Блюхер — он пришел к нам на помощь. Слава Богу!

Это поняли уже и французы. Наполеон изменил тактику и бросил все свои силы, включая и свой неприкосновенный запас — полки маршала Нея, в центр обороны противника, но было уже поздно. Прусские войска ударили в бок наступающих колонн французов, а навстречу им пошли в наступление англичане.

— Груши! Где он? — кричал взбешенный Наполеон, но его маршал так и не прибыл на поле битвы.

Через час все было кончено. Французы в панике бежали, преследуемые союзными войсками, а Веллингтон и поднявшийся на холм Блюхер принимали восторженные поздравления своих офицеров и многочисленных гостей. Алексей принес поздравления от имени русского императора и быстро спустился с холма в надежде встретить Печерского, так и не вернувшегося из своей разведки. Он объехал весь лагерь и, пока окончательно не стемнело, искал друга. На рассвете он возобновил свои поиски, но на поле, откуда уже вынесли раненых и где теперь работали похоронные команды, никого похожего на русского офицера не было. Алексей объехал все полевые госпитали, там тоже ничего не слышали о русском. Он даже посетил наспех сооруженный лагерь для захваченных в плен французов, лелея надежду, что Печерского приняли за француза и по ошибке кинули в лагерь. Но и там он не нашел Михаила. Оставалось только ждать, что друг вернется сам. И теперь, четыре дня спустя, надежда увидеть Михаила живым угасала на глазах.

Дверь кабинета Веллингтона распахнулась, сияющий герцог сам вышел с письмом в руках и направился к Алексею.

— Князь, вот письмо для его императорского величества, вы можете выехать немедленно, — сообщил он, протягивая Алексею письмо.

— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство, — ответил Черкасский, забирая письмо.

Он попрощался и отправился на свою квартиру. Пока он шел по мощеным камнем улочкам Брюсселя, у него созрел план, как ему поступить. Придя на квартиру, он окликнул своего ординарца Сашку.

— Ну что, вестей от графа нет? — спросил он.

— Нет, барин, ничего не известно, я уж всех солдат, кого мог, поспрашивал, — горестно сообщил слуга.

— И на каком языке ты их расспрашивал? — полюбопытствовал князь.

— Да на всех языках, что знаю, на тех и говорил, но меня понимают, — заверил Сашка.

— Ну, дай Бог, надеюсь, что Печерский вернется живым. А ты остаешься здесь и ищешь его, пока не найдешь. Квартиру держи, ведь он, если в Брюссель доберется, сюда придет. А я уезжаю в Париж, где буду ожидать нашего императора.

Князь оставил Сашке тугой кошелек, набитый золотом, двух верховых коней, а сам в почтовой карете выехал в Париж, куда во главе трехсоттысячной русской армии стремительно направлялся император Александр.

Вокруг была беспроглядная темнота. Михаил Печерский сбился со счета, сколько дней он уже прожил в кромешной тьме. Каждый раз, просыпаясь утром, он надеялся, что, открыв глаза, увидит хотя бы смутные очертания предметов, но чудо не происходило, чернота не отступала: он был слеп.