Филиппа Грегори - Земля надежды

Леди Ламберт вместе с детьми присоединились ко мне, и теперь замок уже не кажется мне такой безысходной тюрьмой, а стал больше похож на дом. Все, что мне теперь нужно, — это тюльпаны!

Джон без комментариев передал письмо Эстер, и она молча прочитала его.

— Мы вернем его виолетты, — решительно сказала она. — Даже если мне придется в полночь перелезть через ограду сада в Уимблдоне.

Зима 1660 года

В середине зимы Элиас Эшмол, одетый в новую накидку на меху и преисполненный сознания собственной важности от своего нового статуса, навестил Ковчег. Он приехал в карете, привез с собой несколько новых приятелей и ящики мадеры, чтобы распить их с Джоном. Эстер зажгла свечи в зале с редкостями, заказала ужин на всех, подала его и потом сама поужинала в более спокойной компании кухарки на кухне.

— Мы прогуляемся в Ламбет, — Джон просунул голову в дверь. — Выпьем по стаканчику эля.

Эстер кивнула.

— Когда ты вернешься, я буду уже в постели, — сказала она. — Если господин Эшмол захочет остаться на ночь, постель для него приготовлена в его обычной комнате. На всякий случай я приказала постелить и для его друзей.

Джон вошел в кухню и поцеловал ее в лоб.

— Вернусь поздно, — объявил он довольным голосом. — И уж наверняка пьяным.

— Не сомневаюсь, — улыбнулась Эстер. — Спокойной ночи, муженек.

Они вернулись домой раньше, чем она ожидала. Она как раз гасила свечи в зале с редкостями и выгребала угли из камина, когда услышала, как открылась дверь и Джон, спотыкаясь, ввалился в холл с Эшмолом и его спутниками.

— А, Эстер, — счастливым голосом сказал Джон. — Я рад, что ты еще не спишь. Элиас и я провернули тут одно дельце, и я хотел бы, чтобы ты была свидетелем с моей стороны.

— А это дельце не может подождать до утра? — спросила Эстер.

— Да подпиши ты сейчас, тогда мы сможем отложить все дела и выпить по стаканчику портвейна, — сказал Джон.

Он разложил перед ней бумагу, на столике для рисования, у окна в зале с редкостями.

— Подпиши здесь.

Эстер колебалась.

— Что это?

— Это как раз часть нашей сделки, и нам нужен свидетель, — без запинки вставил Элиас. — Но если для вас это неудобно, госпожа Традескант, мы можем отложить все до утра. Если вы хотите прочитать каждый параграф и каждое предложение, забудем об этом. Мы найдем кого-нибудь другого, кто поможет нам, если вы не желаете.

— Нет-нет, — вежливо сказала Эстер. — Конечно, я могу подписать сейчас.

Она взяла ручку и подписала документ.

— А теперь я отправляюсь спать, — сказала она. — Спокойной ночи, джентльмены.

Джон кивнул, открывая сундучок с монетами.

— Вот, — сказал он. — В знак нашего доброго сотрудничества.

Эстер увидела, как он передал Элиасу старинный гуртованный [50] Гуртованная монета — монета с насечкой по краю. шиллинг.

— Ты отдаешь одну из наших монет? — удивленно осведомилась она.

Эшмол поклонился и спрятал монету в карман.

— Я очень благодарен, — сказал он.

Он казался гораздо трезвее, нежели Джон.

— Я буду хранить ее с величайшим тщанием, как драгоценный памятный подарок и как задаток.

Эстер медлила, будто хотела спросить, что же такого Джон ему наобещал. Но кто-то из мужчин открыл перед ней дверь и низко поклонился. Эстер присела в реверансе, вышла и поднялась наверх, в спальню.

Вначале ее разбудил грохот распахнувшейся двери в спальню. Джон неверными шагами ввалился в комнату, а затем тяжело рухнул на кровать. Она открыла глаза и увидела, что он сразу же заснул, на спине, даже не раздевшись. Эстер на секунду подумала, что надо бы встать, раздеть его и уложить в постель. Но потом улыбнулась и повернулась на бок. Джон редко напивался пьяным, и она не видела причины, почему бы ему не проснуться поутру, испытывая легкий дискомфорт.

Когда он проснулся в темноте, то на секунду вообразил, что находится в своем самом страшном сне — потеряв возможность унаследовать дело своего отца и продолжить его имя. Он выбрался из узкой кровати, не разбудив Эстер, которая повернулась и протянула руку на его подушку.

Он натянул туфли и пошел вниз. Гостиная, такая развеселая всего лишь несколько часов тому назад, была теперь темной и неприветливой. Пахло выдохшимся пивом и табачным дымом. Огонь прогорел до темных углей. Он дунул на угольки, и наградой ему стало красное сияние. Он подкинул в очаг горстку растопки, сухое дерево сразу занялось, и тени высоко заметались по стенам комнаты.

На столе лежал документ, внизу стояла его собственная разборчивая подпись, а рядом с ней — культурным округлым почерком подпись Элиаса Эшмола. Он дотронулся до восковой печати. Воск был твердым и холодным. Пути назад не было. Подпись на месте, печать на месте, документ на месте. В нем очень ясно говорилось, что после смерти Джона Традесканта Элиас Эшмол наследует все экспонаты коллекции и все растения в саду. Джон собственной рукой отдал свое родовое имущество, он отдал свое имя, он отдал свое наследство, и теперь вся его работа и работа его отца ничего не стоили.

— Я не хотел этого, — тихо прошептал Джон.

С дарственной в руке он вышел в холл. В белой ночной рубахе, как призрак, по ступеням спускалась Эстер.

— Ты заболел? — спросила она.

Он молча покачал головой.

— Я сделал нечто ужасное и страшное.

Ее глаза немедленно нацелились на контракт в руке мужа, подписанный ею по его повелению.

— Ваше дело с господином Эшмолом?

— Он сказал, это будет дарственная на редкости, чтобы они перешли университету в Оксфорде после нашей смерти. Он сказал, там коллекции присвоят наше имя, и все всегда будут знать, что мы были самые первые, кто открыл коллекцию для посетителей со всего мира, и что у нас были самые прелестные, самые редкие, самые прекрасные экспонаты. Он сказал, что я подписываю документ, по которому передаю ему редкости как опекуну. И он проследит за тем, чтобы университет получил всю коллекцию в целости и сохранности, и что назовут ее Музеем Традескантов.

Наверху послышался скрип приоткрываемой двери.

— Давай выйдем, — прошептала Эстер, как будто только в саду они могли чувствовать себя в безопасности.

Она открыла дверь на террасу и выскользнула в ледяную ночь, не обращая внимания на то, что босые ноги ступали по холодящим доскам пола.

— А там не так написано? В этом документе? Он, что, не обязан именно так и поступить?

— Я просто подписал, — тупо сказал Джон. — Я просто согласился с ним, было бы прекрасно, чтобы коллекция находилась под присмотром университета. И поэтому я подписал. И тебя заставил подписать.

— Но что же там написано на самом деле?

— Я прочитал невнимательно. А он — юрист. Он специально составил бумагу так, чтобы все было неясно. Там говорится, что коллекция полностью переходит к нему. И там нет ни слова об университете. Он — не опекун, он сам получает все. И когда мы умрем, все будет принадлежать ему. И он может делать с этим все, что захочет. Или отдать своим наследникам. Боже мой, Эстер, он вообще может разрознить коллекцию и продать ее по частям.