Зия Самади - Избранное. Том 1

— Садись. — Дехканин выкопал зарытую в землю тыквянку и налил путнику чаю в деревянное блюдце. — Пьешь, будто после плова.

— Да-а! Плов ли ел, горя ли хлебнул — сейчас узнаешь. — Путник допил чай, глубоко вздохнул. — Вот мой плов! — он поднял на спине рубашку.

— О алла! — вскричал дехканин, увидев полосы кровоподтеков.

— Вот какие дела, окям…

— Кто это тебя так?

— Солдаты.

— Солдаты? Что же ты им сделал?

— В нашем селении на каждую семью наложили повинность: сдать два цзиня [17] Цзинь — мера веса, равная примерно 0,6 кг ( китайск. ). водки и пару кур. У меня ни того, ни другого не было, ну, и досталось…

— Вот подлецы! Вот разбойники!

— Эта водка куплена на деньги, собранные в селении. А меня заставили везти…

— И куда же?

— Куда? Этот капир сочжан устраивает свадьбу.

— Свадьбу?

— Да-а. Он увез дочь у Таира из Араторука…

— Да что ты говоришь? Какой позор!.. О алла, чем мы провинились? За что так издеваются над нами?..

С дороги, из-за холма, послышался стук копыт, и через минуту около говоривших остановились несколько вооруженных всадников.

— Бог в помощь, — с этими словами Ходжанияз и Пазыл спешились и подошли к дехканам.

Те, увидев вооруженных людей, так оторопели, что забыли о приветствии.

— Ты из какого селения?

— Из Ялгузтерека.

— Так ведь ваши пашни совсем не здесь!..

— Да, Ходжа-ака, — ответил дехканин, — были…

— Почему же перешли вы на эти камни?

— Эх, родной Ходжа-ака… Те земли у нас отняли и роздали китайцам…

— Кхм… значит, и до вас добрались уже эти быстроногие, — вздохнул Ходжанияз.

— Вы и раньше подпрягали к коню бычка? — спросил Пазыл.

— Эх, брат, если лошадей забрали для них, что остается нам, кроме бычков?

— Повсюду горе…

— Наступит ли день избавления от угнетателей?

— Если сильно захотеть избавиться, то можно, — ответил Пазыл.

— Так ведь дочерей у нас отнимают — до этого дошло!.. Теперь нечего прятать голову! — вскричал дехканин.

— Вот мы и восстали, чтобы не прятать головы…

— Неужто, родной Ходжа-ака?! — воскликнул дехканин. Он окинул потеплевшим взглядом вооруженных всадников. — И мы не лыком шиты, Ходжа-ака! Вот этой сохой я тоже буду уничтожать палачей!

Всадники от души рассмеялись.

— Я же говорил вам, Ходжа-ака, что народу подняться трудно, но если он поднимется, то ничто не остановит его.

— Я не буду отвечать на ваши слова, пусть вместо меня заговорит спина вот этого, — дехканин приподнял рубашку путника.

— О алла! — вскрикнули джигиты. — Изверги! Душегубы!

Ходжанияз начал расспрашивать путника.

— Удобный момент, — сказал Пазыл, когда они внимательно выслушали его. — Дело выйдет, Ходжа-ака.

— Как так? — спросил удивленно Ходжанияз.

Пазыл что-то прошептал ему на ухо.

— Ох… о-о… Афанди! — довольно проговорил Ходжанияз и вскочил в седло.

В полицейском участке свежевали баранов, потрошили гусей, уток, отовсюду сюда везли спиртное. Выслуживаясь перед сочжаном, старосты и прочие холуи старались ублаготворить его свадебными подарками, собранными с бедняков: гнали десятки лошадей, сотни овец, при этом, разумеется, и сами они не оставались с пустыми руками. Чжан-сочжан, казалось, не смотрел красными своими глазами на это летящее к нему, как листопад, богатство. Его мысли были заняты девушкой. Он не смог сломить волю этой уйгурки, хотя и кричал, и запугивал, и увещевал, и даже грозил смертью. Она не сдавалась. Пришлось прибегнуть к помощи.

— Уже два дня прошло, а я не могу дотронуться до нее. Что же делать? — спросил он у приглашенной в спальню сводни.

— Уйгурские девушки, — ответила опытная сводня, — выходя замуж даже за уйгуров, неделю плачут. Пусть сочжан успокоится: сегодня плачет, завтра будет в объятиях.

— У нее дурные намерения. Как бы не опозорила меня на свадьбе!

— Такой начальник, как вы, не справится разве даже с десятью девушками, а? — Сводня кокетливо ущипнула сочжана за нос с торчащими почти кверху ноздрями.

— Я хочу, чтобы на свадьбе она сидела рядом, улыбалась.

— Хорошо, сочжан. Я сделаю так. Когда на свадьбе вы будете пить, она будет подавать вам закуску, хе-хе-хе!

— Для того я торчал в этой голой степи! — Сочжан надел на мизинец сводни кольцо с рубиновым глазком.

— Будем считать это только началом…

Когда сводня незаметно, как кошка, вошла в комнату, Тажигуль, уткнувшись в подушку, горько плакала.

— Что вы делаете, ханум? — с поддельным удивлением спросила сводня. — Из-за вас взбудоражен мир, а вы плачете… Да такую шумную свадьбу сам ван-ходжа едва ли видел!.. Вставайте!

Она погладила Тажигуль. Девушке показалось, что змея скользнула по ее телу, и она, вздрогнув, совсем съежилась.

— Вставайте, ханум! Я так украшу вас нарядами, подаренными сочжаном, что ханские дочери позавидуют! Я хорошо знаю, какую одежду любят китайские чиновники…

Тажигуль бросила на нее гневный взгляд. Сводня умолкла. Задумалась, как теперь повернуть разговор.

— Что плохого в том, что он китаец? Его легко сделать мусульманином. Да и сам он ради тебя хочет примять ислам, — начала она лгать. — Не отпугивай птицу счастья! Эх, простушка, да чем выходить за дехканина, который с утра до ночи работает, как вол, и валяется в грязи, как осел, лучше выйти за такого почитаемого, как Чжан-сочжан, и наслаждаться его богатством… Эх, была бы я молода, сочжан моим стал бы, глупышка…

— Да от тебя, бесстыжая, и так несет вонью помоев десятков чжанов, ванов! — проговорила Тажигуль.

Сводня, услышав эти слова от сельской девушки, скромной простушки, как ей казалось, оторопела, но тем не менее не отступила.

— Да, сейчас у меня есть один недостаточек, хе-хе-хе… Но человек, понимающий толк, взял бы не тебя, а меня! — Она хотела возбудить любопытство Тажигуль и вызвать ее на разговор.

— Принарядись и выставь себя на базаре рабов, возможно, найдется покупатель из господ…

— Гордячка! — вскрикнула, как от укола, сводня, и поддельную улыбку на ее лице сменила нескрываемая ненависть. — Ну, погоди, толстокожая деревенщина… Ты не хочешь нежных слов — так будет тебе кнут!

— Если даже змеей, как кнутом, будешь бить, не соглашусь! Все равно я погибла теперь…

— Ты знаешь, в чьих ты руках?

— Знаю.

— Ну, так и не прощайся с жизнью. Скажи «хорошо», а делай все по-своему. Он же головы не поднимает от опиума. Будешь жить вольготно…

— Уйди… Прочь с глаз, подлая тварь! — закричала Тажигуль.

— Ты что, убить хочешь меня, непокорная? Хе-хе-хе… Повертись, повертись в этой тесной клетке!

— Сгинь с глаз, подлая!

— Пожалей своих родителей, — сказала у дверей сводня. — Если не покоришься, сочжан сгноит их в зиндане.

— Гадюка… не упоминай моих родителей! — крикнула Тажигуль и с воем бросилась на пол…