Зия Самади - Избранное. Том 1

Приготовления закончились, начали съезжаться гости: китайцы, уйгуры, дунгане, казахи — и все не с пустыми руками. По китайскому обычаю подарки были обернуты в красную бумагу, на которой красовались свадебные иероглифы-символы — шуанси. Люди подходили к столу, записывали свое имя и вручали принесенное специально назначенному человеку. Старосты-шанъё и другие ставленники сочжана привели в подарок коней под отделанными серебром седлами.

Под разноцветным шатром поставлены были в ряд столики, ломившиеся от напитков и блюд китайской и уйгурской кухни.

Пир начался. Под дробь бубнов два молодых шафера вывели жениха — Чжан-сочжана с огромным, в тарелку, цветком на груди. А следом сводня и китаянка чуть не силой выволокли Тажигуль, одетую в красивое оливковое платье, с венком на голове.

— Двойная свадьба, двойная радость! — провозгласили традиционное свадебное приветствие чиновники-китайцы, женщины начали бросать под ноги жениха и невесты серебряные монеты, потом заискрились бенгальские огни и послышались оглушительные выстрелы хлопушек.

Гостей пригласили за столики.

— Первый тост, — объявил, встав, тамада-китаец, — в честь нашего великого полководца Чан Кайши!

Все вскочили с мест и водку из наполненных рюмок вылили в изящный сосуд, стоявший на специальном столе.

— А этот бокал в честь родителей! — и содержимое рюмок перелито в другой сосуд.

— А теперь, — сказал тамада, — выпьем за здоровье всем нам родной пары, пожелавшей семейного счастья!

Зазвенели бокалы, замелькали над столами палочки для еды — чоки.

— Сегодня действительно двойная радость, — поднялся низенький человек в военной форме, его едва было видно из-за столика, — выпьем за соединение двух национальностей!

Вновь прозвенели бокалы, и опять застучали по тарелкам палочки. Чжан-сочжан, будто сел на колючку, завертелся, замигал глазами. Он смотрел на Тажигуль, голова которой склонялась все ниже и ниже, девушка, казалось, давно бы упала, если б ее не поддерживала сводня. Он опасался своей невесты: «Вдруг возьмет да и плюнет в лицо — опозорит перед гостями!»

Кто-то из гостей закричал:

— Пусть невеста покажет лицо!

Чжан побелел, как стена. Ища помощи, он посмотрел на уйгурских старост-шанъё.

— По нашему обычаю женщины не сидят вместе с мужчинами, — пробормотал один из них.

— Довольно и того, что она из уважения к гостям присутствует здесь, — добавил другой.

— Давайте лучше пить и радоваться! — предложил тамада и попросил наполнить бокалы.

— Мы счастливы, — проворковал толстенький шанъё, — счастливы, что отдаем дочь за Чжан-сочжана…

— Если бы отдал жену, был бы еще счастливее, — буркнула Тажигуль.

Ее слова не перевели, и пьяные китайцы ничего не поняли. Напротив, услышав голос девушки, они заликовали и снова наполнили рюмки.

Веселье продолжалось. Самолюбию гостей льстило, что свадебный пир находится под охраной пятидесяти солдат полицейского участка. Сам участок располагался на краю березовой рощи, у двух высоких холмов, напоминавших горб верблюда. С этих холмов было видно далеко вокруг, поэтому здесь постоянно находились дозорные. А сегодня, в день свадьбы, приказано было на всякий случай удвоить караулы. Однако солдаты, воспользовавшись случаем, напились и играли в карты. Более ловкие продолжали тащить со столов водку, закуски, мясо и тоже пировали подальше от глаз начальства. Все внимание караульных с холмов было обращено на свадьбу. Им не терпелось сдать дозор и поскорее присоединиться к веселью.

Стояла темная ночь. А в березовой роще было еще темнее. Когда Ходжанияз со своими людьми приблизился к участку, один из трех высланных вперед разведчиков встретил его:

— Свадьба, кажется, в разгаре, кругом шум. В дозоре ходят всего несколько человек. И на холме двое.

— Спешивайтесь! — приказал Ходжанияз.

Десять человек он оставил с лошадьми, Сопахуну и Палтахуну с двумя десятками джигитов поручил уничтожить дозорных на холмах и после этого обстрелять полицейский участок. Сам Ходжанияз с остальными джигитами двинулся к воротам. Недалеко от стен крепости они встретили своих разведчиков.

Ворота закрыты, — сообщили те. — Похоже все пьяные, шумят…

Сопахуну и Палтахуну осталось совсем немного до вершины холма. Они уже ясно слышали голоса дозорных:

— Ты что, уснул?

— Нет.

— Не хочется торчать здесь. Давай спустимся и отведаем чего-нибудь. Ведь тихо же!

— Дурак! Узнает начальник — шкуру спустит…

— Ну и простак ты! Да посмотри, что там творится… Кто тебя узнает?

— Потерпи. До смены осталось немного.

— Нет, я спущусь. Смотри, как танцуют!

— А, пропади все… Поскорей бы до карт добраться.

— И когда же сочжан выдаст жалованье, обещанное по случаю свадьбы?

— Да разве эта крыса выплатит деньги?

— А если так, с чего у тебя такое рвение? Пойдем спустимся!

— Потерпи, говорю! Как бы беда не стряслась…

— Какая еще беда? Трус! Собака на привязи!

Солдат, шурша камнями, начал спускаться вниз. Едва он приблизился, Сопахун бросился на него и, не дав крикнуть, придушил. Потом шепнул Палтахуну:

— Кончай второго и давай условный сигнал!

Когда подкрадывались ко второму дозорному, один из джигитов поскользнулся, зашуршали камни. Дозорный выстрелил. Но второй выстрел — это стрелял Палтахун — свалил солдата. Джигиты, выскочившие на холм, открыли огонь по укреплению: казалось, в горах гремит гром и сверкают молнии. Первые же выстрелы снесли трех из пяти часовых на стенах. С криком: «Бей! Руби!» — Ходжанияз бросился к воротам. Тем временем люди, проникшие в участок под видом родственников Тажигуль, — и среди них Самсакнияз и тот дехканин с бочонками спиртного, — побежали к воротам, увлекая за собой часть гостей. Преодолев сопротивление двух часовых, они открыли ворота повстанцам. В участке началась паника.

Схватка продолжалась недолго — окруженная со всех сторон немногочисленная группа оставшихся в живых солдат сложила оружие.

Ходжанияз с двумя десятками джигитов вошел в шатер, где был пир. Находившиеся там гости попрятались под столики.

— Не двигаться! — крикнул Ходжанияз и выстрелил из маузера три раза подряд.

— Кто Чжан-сочжан? — спросил по-китайски Пазыл.

— Этот, этот, — показал тамада на лежавшего под столиком жениха.

— Вяжите! — приказал Ходжанияз.

Словно баранов, связали в одну цепочку китайских чиновников и вывели во двор. Жались друг к другу в сторонке мусульмане, только что пировавшие на свадьбе сочжана. Ходжанияз оглядел всех.

— Солдат отпустите, пусть убираются… Чиновников подержим у себя. Согласится правительство — обменяем на оружие. А этого подлеца, — он ткнул маузером в лоб Чжан-сочжана, — судите сами.