Зия Самади - Избранное. Том 1

Другие объявления призывали население приступить к мирному труду, в них приводились восемь пунктов правительственной декларации — о равенстве всех национальностей, свободе вероисповедания, местном самоуправлении, борьбе со взяточничеством и коррупцией, об улучшении условий жизни трудового люда, о культурно-просветительных мероприятиях…

Ознакомившись с этими громогласными и торжественными заверениями и обещаниями, население города высыпало на улицы, как в большой праздник. У всех было радостно-возбужденное настроение, люди ликовали, поздравляли друг друга:

— Вот и наступил светлый день!

— Это и есть свобода!

— Старый режим пал! Гнету пришел конец!

В толпе здесь и там появлялись шэншицаевские агитаторы, они выкрикивали лозунги, объявляли о конце векового угнетения, провозглашали отмену налогов, приветствовали новую жизнь и призывали народ отдать силы осуществлению «Декларации из восьми пунктов».

Пока никто еще не знал, чем на самом деле обернется этот «светлый день»: грандиозным обманом, временной уступкой народу или же реальностью, радостной действительностью на-долгие времена…

Многие искренне верили в перемены, радовались, ликовали, на стихийно возникавших митингах направляли поздравления и подарки Шэн Шицаю, дубаню — верховному комиссару, генерал-губернатору провинции. Для вручения поздравлений и подарков тут же избирались депутации, в состав которых, как правило, входили уже известные нам Турсун-баба, Назар-кази и подобные им представители высшего сословия.

— Ну что ты все торопишься, Шицай! Ты уже который день толком ничего не ешь! — Шэн-тайтай преградила дорогу мужу..

— Сегодня у меня очень важное дело…

— Опять? И что это за нескончаемые дела?

— Необходимо закрепиться! Упрочить власть!

— Но ты же стал дубанем! Все в твоих руках…

— Все решится сегодня…

Правительственная резиденция, в течение ста пятидесяти лет называвшаяся «цзяньцзюнь ямынь», теперь именовалась более демократично: «дубань гуншу» — «канцелярия дубаня».

Изменилось не только название — заменена обстановка, охрана… На кирпичной стене у центрального входа установлены пулеметы. У главных ворот раньше стояло четыре часовых, по двое справа и слева, — теперь их шестнадцать. Войти можно лишь по пропуску, и то после самой тщательной проверки. Наиболее подозрительных посетителей проверял сам начальник охраны. Сегодня их много — в канцелярию дубаня вызваны все сколько-нибудь значительные чиновники и офицеры. В специальной комнате им предложили оставить оружие и только после этого пропустили в зал. Там вызванные удивленно переглядывались друг с другом.

Собравшиеся с тревогой ожидали появления Шэн Шицая. Тревога возросла, когда заметили, что застекленная веранда, через которую можно пройти в сад, заполнена вооруженными солдатами.

Никто не посмел поинтересоваться, для чего вызваны солдаты. Только Цзинь Чжун сказал сидевшим вокруг единомышленникам::

— Не пахнет ли заговором?.. — Его обычно бледное лицо стало еще белее.

— Если ты, начальник штаба, ничего не знаешь, откуда нам знать? — Тао Минью снял очки и растерянно заморгал глазами.

— Чему тут удивляться — новый правитель стремится к неограниченной власти, вот и пугает.

— Да, такой ввергает в беду прежде всего окружающих, — заявил Тао Минью.

Лю Шаотен возразил:

— Но у него же нет оснований…

— Оснований? Какие основания нужны авантюристу? — обозлился Цзинь Чжун. Теперь он горько каялся в том, что поверил Шэн Шицаю.

Тем временем появился адъютант Шэн Шицая Лю Бин с десятком солдат.

— Господа! — крикнул он. — Цзинь Чжун, Лю Шаотен, Тао Минью пытались совершить государственный переворот!

— Ты что мелешь? — вскипел Цзинь Чжун. Рука его потянулась к поясу, но он вспомнил, что оружие у него отобрали, и до крови прикусил губу.

По знаку Лю Бина солдаты накинулись на трех «заговорщиков» и связали их.

— Пусть выйдет палач Шэн! — выкрикнул Цзинь Чжун.

— Где этот негодяй? Чего же вы молчите, господа? Нас обвиняют ложно!..

Никто не пошевелился в ответ.

— Выводите! — приказал солдатам Лю Бин.

Солдаты выволокли всех троих в уголок сада и тут же расстреляли на глазах присутствующих.

Шэн-дубань, наблюдавший сверху — из окна второго этажа — за происходящим, свободно вздохнул и облизнул губы.

В зале установилась гнетущая тишина.

— Сидите спокойно! — прогремел голос неожиданно появившегося Шэн-дубаня. Этот голос заставил вздрогнуть сердца сидевших. — Подлецы хотели расправиться не только со мной, но и с лучшими нашими людьми во главе с Ли-чжуси…

Все молчали. Только Папенгут решился произнести:

— Собакам собачья смерть!

Шэн Шицай, взглянув на него, продолжал:

— Среди вас есть последователи Цзинь Чжуна, я знаю. Их вина не так значительна. Если они раскаются, никто их преследовать не будет…

Головы сидевших чиновников в страхе опустились еще ниже.

— Если приспешники Цзинь Чжуна не напишут подробно о своем раскаянии, будут приняты крутые меры! — Прокричав это, Шэн-дубань удалился так же неожиданно и стремительно, как и появился.

Перепуганные чиновники и офицеры долге еще не смели пошевельнуться. Им было страшно от мрачного вида Шэн Шицая, от его грозных слов. Кто знает, какая участь ждала каждого из них…

Так в Синьцзяне началась «новая эра».

Ма Чжунин вновь вступил на территорию Восточного Туркестана. Его дивизии заняли Кумул, без всякого сопротивления дошли до Гучена и взяли его.

Шэн Шицая в это время больше заботили «внутренние враги», для борьбы с ними он сосредоточил все силы в Урумчи. Путь для Ма Чжунина был открыт.

Создалось положение, при котором главную роль на военно-политической арене Восточного Туркестана стали играть два пришельца — Шэн Шицай и Ма Чжунин и стоявшие за ними силы. Ходжанияз — третья реальная сила — не примкнул ни к тому, ни к другому, он готовился к походу на юг. Шэн Шицай верно оценил смертельную угрозу со стороны Ма Чжунина и попытался перетянуть Ходжанияза на свою сторону. Он вызвал Юнуса и поручил ему отправиться к Ходжаниязу для переговоров. С караваном подарков Юнус прибыл в Пичан, где Ходжанияз разбил временный лагерь.

— Говорите с ним вы, афандим. Боюсь, что он такой же лжец, как приезжавший раньше Турсун-баба, — сказал Ходжанияз Пазылу.

— С ним вместе сам Назар-кази, это могут расценить как невежливость. Примите вы их, Гази-ходжа, — заговорил Хатипахун.

Ходжанияз покосился на него, но ничего не сказал.

— Вы, Хатипахун, не политик и лучше не вмешивайтесь, — оборвал муллу Моллахун.

Пазыл вышел вместе с Заманом и Сопахуном.