Хелен Диксон - Предательство

— Ах, мелодраму? Я способна на многие вещи, однако мне чужда театральность! То, что тебе нравится или не нравится, меня абсолютно не волнует. О чем ты только думал? Разве ты не понимал, что когда-нибудь я все узнаю? У тебя есть дочь, — с убедительными нотками в голосе заявила она. — Ты собирался скрывать ее от меня? Неужели ты и в самом деле не думал, что я обо всем догадаюсь?

— Я вовсе не скрывал ее. — В голосе Ланса звучало нечто очень похожее на боль. — Она с моей матерью, где и будет оставаться, пока я не решу, что с ней делать.

— Думаю, твоей матери есть что сказать по этому поводу. В чем проблема, Ланс? Ты не любишь детей?

— Нет, я их люблю, и когда у нас появятся собственные дети, постараюсь тебе это доказать.

— Собственные дети? — воскликнула она. — Как тебе могло прийти в голову, что я когда-нибудь соглашусь иметь от тебя детей, если ты не в состоянии позаботиться о малышке, которая уже есть у тебя? Если ты даже не в силах взглянуть на нее?

Изабелла гневно отвернулась, однако пальцы Ланса железной хваткой сомкнулись на ее запястье, заставляя обернуться и взглянуть ему в лицо.

— Не смей распускать руки! — предупредила она.

Ланс обнаружил, что ему противостоит женщина, которую он не мог узнать, — разъяренная до белого каления, прекрасная амазонка. Вместо того чтобы попросить прощения за свой проступок, как он намеревался сделать, когда уехала его матушка, лорд Бингхэм раздраженно заявил:

— Ты раздуваешь скандал на пустом месте. Твое поведение абсолютно неразумно и по меньшей мере абсурдно.

Резким рывком Белла высвободила руку, едва не вывернув себе плечо, а потом отступила на недосягаемое от него расстояние. Грудь ее вздымалась и опускалась в ярости, тогда как мысленно Изабелла съежилась, желая укрыться от мерцающего в его глазах гнева.

— Ты — чудовище, а я вовсе не веду себя неразумно или абсурдно, так что не смей меня в этом обвинять. Ты жестоко предал меня, Ланс. Сейчас я настолько разгневана на тебя, что не могу простить.

— За что? За то, что не рассказал тебе о том, что у меня до тебя была другая жена, родившая мне дочь? Разве бы это как-то повлияло на твое решение выйти за меня замуж?

— Не могу тебе сейчас ответить на этот вопрос, однако думаю, что повлияло бы.

Белла продолжала смотреть ему в лицо, сознавая, что этот разговор не имеет смысла, однако она все равно собиралась сказать ему то, что считала должным. Вряд ли их положение может стать еще хуже.

— Я не понимаю, почему твоя дочь не живет здесь, вместе со своим отцом. Это же ее дом.

— За ней хорошо присматривают. У нее ни в чем нет недостатка, — холодно возразил лорд Бингхэм. — Я в этом убедился.

— Ни в чем, кроме отца. Она потеряла мать. Неужели ты такой бессердечный, что хочешь отнять у нее еще и отцовскую любовь? Расти без одного родителя уже само по себе достаточно плохо, однако лишиться двух из-за того, что отец винит ее в смерти матери, просто нестерпимо жестоко. Разве ты не понимаешь, как предаешь ее — твою первую жену?

Его багровое от гнева лицо внезапно покрылось смертельной бледностью, глаза сверкнули.

— Что? Что ты сказала?

— Я уверена, что твоя жена очень расстроилась бы, если бы узнала, что ты отвергаешь ее ребенка. Шарлотта не виновата в том, что появилась на свет. Девятимесячная малышка не сделала ничего, чем могла бы заслужить подобное обвинение.

Наступила гулкая и враждебная тишина, зловещая, заполненная холодной решимостью двух противостоящих друг другу сторон. Ланс грозно надвинулся на Изабеллу, но его юная супруга не дрогнула. Взгляды их скрестились в смертельной схватке. Никто не собирался отступать.

— Ты говоришь о вещах, о которых абсолютно ничего не знаешь. — Его лицо побледнело и застыло от сковавшего его гнева, голос дрожал от накала охвативших его эмоций. — Как ты смеешь говорить мне о моей первой жене — ее звали Дельфина, и она умерла накануне сражения при Ватерлоо, — о том, каким могло бы быть ее отношение ко мне, о том, что она могла бы чувствовать? Это оскорбительно, ты не имеешь права делать это. Будь ты проклята за эти слова!

— Нет, это ты будь проклят, Ланс Бингхэм! Ты и тебе подобные мужчины, которые пользуются женщиной, а потом смеются над ее слабостью — ее уязвимым сердцем. Господь всемогущий, да что я такого сделала, что заслужила это, за что я должна терпеть?..

— Ничего. Ты не сделала ровным счетом ничего. То, что случилось со мной, произошло еще до того, как я тебя встретил, и не имеет никакого отношения к нашему браку. Это объективная реальность, так что, будь добра, просто прими ее.

— Это именно то высокомерное и наглое замечание, которое я могла ожидать от человека, сознающего, что поступил дурно. — Белла держалась прямо и чопорно, ее слова казались холодными и разящими, как остро заточенный клинок. — Я никогда не приму этого, поскольку у вас есть ребенок, который будет играть большую роль в моей жизни.

— Насколько я понимаю эту ситуацию, девочка не имеет к тебе никакого отношения.

— Мы еще посмотрим. Ну а теперь, раз у нас больше не осталось поводов продолжать эту беседу, я была бы весьма признательна, если бы ты покинул эту комнату, чтобы я могла продолжить собирать свои вещи.

Он обомлел.

— Что?

— Либо ты уйдешь, либо я.

— Не будь смешной.

— В данный момент я не хочу иметь с тобой ничего общего. Твое отношение к собственной дочери неприемлемо и вызывает омерзение. Я признаюсь, что вовсе не уверена в своих материнских способностях, однако могла бы заботиться о Шарлотте как о своем собственном ребенке.

Лицо Ланса застыло, как страшная, холодная маска. Тяжелый взгляд неотрывно преследовал ее.

— Поберегись, Белла. Не смей перечить мне в этом. Ты вмешиваешься в дела, которые совсем тебя не касаются. Есть черта, которую тебе не стоит переходить. Ты уже почти наступила на эту линию, и рекомендую тебе приложить большие старания, чтобы ее не переступить.

Он отстранился от нее и направился в сторону двери.

— А Шарлотта?

Ланс повернулся и холодно посмотрел на свою молодую супругу. Его лицо ничего не выражало. Глаза казались пустыми — леденящая душу синева, навсегда сокрывшая от нее его чувства.

— Давайте решим это раз и навсегда, графиня. Мне она не нужна. Она останется в Билтон-Хаус вместе с моей матерью, — бесцветным голосом заявил он, а потом развернулся, сохраняя прежнее самообладание, и вышел из комнаты.

Не в силах пошевелиться, Белла продолжала стоять как стояла. Это просто невыносимо. Что ей делать? Она повернула голову и невидящим, измученным взглядом уставилась на дверь, за которой только что исчез ее муж. В горле у нее саднило, глаза жгло от подступивших слез, однако она не заплакала. Изабелла держалась изо всех сил, с трудом противясь настойчивому желанию позвать его обратно, позволить ему коснуться ее рук, обнять ее, успокоить. О, как же ей самой хотелось облегчить его мучительную боль эликсиром ее любви, любви к мужчине, которого она боготворила! Но она не могла.